Стрижи

Обычно он носил костюм с галстуком, и не только по праздникам. Его маленькие седые усики не понравились нам с первой же встречи. И мы были уверены, что по взглядам своим он консерватор. Поэтому во время встречи в ресторане стали интересоваться его прошлым, и я имел наглость спросить, уплетая котлеты из трески с жареным картофелем в остром соусе, которыми он нас угощал, не был ли он раньше франкистом. Наверняка был. И мне казалось, что мой вопрос поможет разоблачить его лицемерие. Неужели он думал, что сумеет нас обдурить? Я вообразил, как призрак папы одобрительно похлопывает меня по плечу. Лицо брата выразило разом изумление и восхищение.

Между тем Эктор невозмутимо ответил, что его отношения с режимом определялись следующими обстоятельствами: он был сыном репрессированного республиканца и братом члена Всеобщего союза трудящихся, расстрелянного фалангистами в годы войны, когда тому было двадцать девять лет. Потом добавил, что отца поначалу приговорили к смертной казни, но потом этот приговор был ему заменен работой на строительстве Долины павших. Мне стало по-настоящему стыдно, когда я выслушал спокойные объяснения Эктора и уловил в его глазах застарелую неизбывную грусть. Я весьма неуклюже попытался сгладить неуместность своей выходки и сообщил, что нашего отца пытали в Главном управлении безопасности. После чего почти до конца встречи я предпочел заниматься котлетами с картошкой, взвалив бремя неудобных вопросов на страдающего паранойей брата.

Что еще? Насколько помню, Эктор был большим любителем театра, особенно музыкального, и у него даже был абонемент в Театр сарсуэлы. От мамы мы узнали, что он хранил дома почти три тысячи грампластинок, в основном с записями классической музыки, но также с фламенко и джазом. Он немного играл на фортепьяно и время от времени решался сочинять маленькие пьесы, хотя у меня никогда не было случая убедиться в его таланте.

В тот же день в баре Эктор объяснил нам, какие намерения у него были в отношении нашей матери. Он всего лишь хотел сделать ее счастливой, а взамен наслаждаться ее обществом. И не более того. Просто ходить с ней куда-то, водить в рестораны и на концерты и дарить, если она согласится, немного любви. А еще Эктор сказал, что иметь такую мать – большое везение.

Считаю маловероятным, чтобы к концу встречи он не понял, что не сумел перебороть нашу вражду, несмотря на котлеты с жареным картофелем в остром соусе и свои добрые намерения.

10.

Из Иерусалима мама привезла каждому из нас коробку фиников, латунную менору и подставку под бокалы с надписью Shalom латинскими буквами. Мы с Раулем холодно поблагодарили ее за подарки. Он сунул свои в ящик, я свои – в другой, и мы спокойно забыли про них, если не считать фиников.

Мама оставила нас одних на одиннадцать дней, заполнив холодильник продуктами, а морозилку набила жутким количеством готовой еды, разложенной по контейнерам и снабженной наклейками. Пока она отсутствовала, мы беспощадно ссорились, и скорее всего, не по каким-то реальным причинам, а словно сговорившись продемонстрировать маме, к каким ужасным последствиям может привести ее отъезд.

Я просто не мог не надавать пенделей Раулю, когда он пригрозил пожаловаться ей, что я не ночевал дома. И дело не в том, что никто не мог запретить мне в моем возрасте уходить и приходить, когда вздумается, а в том, что за этим крылись подлость, желание напакостить и мерзкая натура прирожденного доносчика – вот отчего я взбеленился и кинулся на него с кулаками. Между тем у Рауля кончились запасы терпения и покорности, поэтому он решил постоять за себя. Для меня это явилось неожиданностью. Маме я потом сказал, что оцарапал лицо, упав на живую изгородь на кампусе.

Ни Рауль, ни я не проявили особого интереса к ее отчету о поездке в Иерусалим. Несколько раз мама принималась – отнюдь не по нашей просьбе – перечислять те места, где они с Эктором побывали, описывать гостиницу, где они остановились, путешествие к Мертвому морю или в Акру, а также другие туристические развлечения, которые, на мой тогдашний взгляд – про мнение брата не знаю, – выглядели буржуазными и попахивали обскурантизмом, одним словом, заслуживали презрения. Мама то и дело хвалила Эктора за щедрость. Но добивалась этим только того, что мы с братом кривились и закатывали глаза.