Читаем «Строгая утеха созерцанья». Статьи о русской культуре полностью

Отсутствующее в святцах (а значит – нехристианское) имя это вошло в русский именник только на рубеже XIX–XX вв.[1522], хотя мода на различного рода ономастическую славянскую и псевдодревнерусскую экзотику возникает в середине XIX столетия. Уже в 1858 г. воды Атлантики бороздит винтовой фрегат Балтийского флота «Светлана»[1523], а в 1898 г. был спущен на воду крейсер «Светлана», один из активных «участников» Русско-японской войны[1524]. С начала нового столетия диапазон явлений, названных этим именем, расширяется так: например, в 1913 г. организуется отделение электрических ламп «Светлана»[1525], а в курортном Сочи 1917 г. функционирует пансионат с тем же названием[1526]. Таким образом, послереволюционное время не «открыло» это имя, а лишь закрепило, «узаконило» его в качестве антропонима. С 30‐х годов его популярность резко возрастает[1527], в 50‐х оно вдруг вошло в первую десятку, а с 60‐х годов – даже в первую пятерку самых употребительных женских имен

[1528], попутно породив редко, но все же встречающийся мужской эквивалент – Светлан[1529]. Продержавшись на этой высоте более двух десятилетий, имя Светлана постепенно начало сдавать свои позиции[1530], оставаясь, впрочем, и в 1980‐х годах еще достаточно популярным, хотя и с несколько простонародным «привкусом»[1531].

Специалисты по русской антропонимике, расходясь в решении вопроса о его происхождении (одни считают его славянским[1532], другие – древнерусским[1533]

, третьи – выдуманным литературным[1534]), единодушно связывают его известность с балладой Жуковского, в чем, конечно, трудно усомниться. Любопытным представляется тот факт, что превращение литературного имени Светлана в реально бытующее происходит в тот момент, когда в общественном сознании постепенно утрачивается память как о знаменитой балладе, так и о других произведениях Жуковского. Отброшенного официозным советским литературоведением в лагерь «консервативных романтиков» Жуковского все реже и реже печатают в массовых изданиях, исключают из школьных программ, и он отлагается в сознании учеников лишь как автор знаменитой надписи на портрете, подаренном Пушкину: «Победителю ученику…». Некогда известные каждому учащемуся строки хрестоматийного поэта, с детства не войдя в память, не попадают в нее уже никогда. Поэтому неудивительно, что и многочисленные Светы и Светки нескольких поколений советских детей чаще всего не связывали своего имени с героиней баллады[1535], скорее помня Светланку из «Голубой чашки» Аркадия Гайдара или же колыбельную, которую поет героиня кинофильма «Гусарская баллада» своей кукле («Спи, моя Светлана…»)[1536], чем
Светлану Жуковского[1537].

Парадокс этот объясняется рядом причин. Приобретение в первые послереволюционные годы чувства «антропонимической свободы», освобождение от диктата святцев, сдерживавших имятворческую инициативу, произошли в тот период, когда баллада «Светлана» была еще «на слуху» молодых родителей, отчего имя ее героини и попало в список новых имен, наряду с десятками других. Дальнейшей популярности его способствовал ряд причин уже отнюдь не литературного характера. Естественность его звучания (соответствие модели привычных русских имен на «-на» – Татьяна, Елена, Ирина), его благозвучие (не какие-нибудь там громоздкие Коминтерн или Индустрий), его несомненно положительная эмоциональная окраска, порожденная корнем «свет», – все это, соответствуя романтической настроенности времени, импонировало молодым родителям. Кроме того, в условиях социалистической действительности произошло частичное переосмысление имени Светлана – оно получило дополнительную, «советскую», окраску, согласуясь с символикой понятия «светлый» и ассоциируясь с новыми спектрами значений слова «свет»[1538]

(«свет коммунизма», «светлый путь», «светлое будущее», «электрический свет», «учение – свет» и пр.). Определенную роль в популяризации этого имени несомненно сыграл и тот факт, что его носила дочь Сталина Светлана Аллилуева[1539]. Отсюда возникает его связь с именами в честь вождей и руководителей Советского государства – Владимир, Владилен, Лени´на, Стали´на и тому подобными «именами идеологического звучания»[1540]. В послевоенные годы имя Светлана, освободившись, как кажется, от всех этих ассоциаций, становится просто именем, хорошо звучащим и милым многим родителям. Во всем этом процессе связь Светланы с героиней баллады Жуковского была если и не абсолютно забыта[1541], то, по крайней мере, в значительной степени приглушена[1542].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Биография
Собрание сочинений. Том 2. Биография

Второй том собрания сочинений Виктора Шкловского посвящен многообразию и внутреннему единству биографических стратегий, благодаря которым стиль повествователя определял судьбу автора. В томе объединены ранняя автобиографическая трилогия («Сентиментальное путешествие», «Zoo», «Третья фабрика»), очерковые воспоминания об Отечественной войне, написанные и изданные еще до ее окончания, поздние мемуарные книги, возвращающие к началу жизни и литературной карьеры, а также книги и устные воспоминания о В. Маяковском, ставшем для В. Шкловского не только другом, но и особого рода экраном, на который он проецировал представления о времени и о себе. Шкловскому удается вместить в свои мемуары не только современников (О. Брика и В. Хлебникова, Р. Якобсона и С. Эйзенштейна, Ю. Тынянова и Б. Эйхенбаума), но и тех, чьи имена уже давно принадлежат истории (Пушкина и Достоевского, Марко Поло и Афанасия Никитина, Суворова и Фердоуси). Собранные вместе эти произведения позволяют совершенно иначе увидеть фигуру их автора, выявить связь там, где прежде видели разрыв. В комментариях прослеживаются дополнения и изменения, которыми обрастал роман «Zoo» на протяжении 50 лет прижизненных переизданий.

Виктор Борисович Шкловский

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»
Комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин»

Это первая публикация русского перевода знаменитого «Комментария» В В Набокова к пушкинскому роману. Издание на английском языке увидело свет еще в 1964 г. и с тех пор неоднократно переиздавалось.Набоков выступает здесь как филолог и литературовед, человек огромной эрудиции, великолепный знаток быта и культуры пушкинской эпохи. Набоков-комментатор полон неожиданностей: он то язвительно-насмешлив, то восторженно-эмоционален, то рассудителен и предельно точен.В качестве приложения в книгу включены статьи Набокова «Абрам Ганнибал», «Заметки о просодии» и «Заметки переводчика». В книге представлено факсимильное воспроизведение прижизненного пушкинского издания «Евгения Онегина» (1837) с примечаниями самого поэта.Издание представляет интерес для специалистов — филологов, литературоведов, переводчиков, преподавателей, а также всех почитателей творчества Пушкина и Набокова.

Александр Сергеевич Пушкин , Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Литературоведение / Документальное / Критика