Струги на Неве. Город и его великие люди

Атаман с ясаулом довольно ухмыльнулись. Они знали: убегавшие от войны жители, как в любой стороне бывает, всё добро не унесут, а тайников в богатых домах для проворных казаков не существовало.

– Так нынче ж приступ учиним, – подвёл итог речам своих советчиков воевода. – Пятидесятник с сотней людей и пищалью на великие ворота пойдёт. Атаман – на шанцы с двумя сотнями. Я тута буду, с Емельяном, со стругов по крепости палить. А ежели что – остатних людей с ясаулом пошлю. Сигналь стругам!

– Щас, батька! – пошёл исполнять приказ ясаул. Старик не перечил, как обычно, поскольку воеводское слово верно: надо твёрдо обсказать стрелецким урядникам да казачьим десятским про грядущий приступ.

Вскоре суда стали сбиваться ближе к воеводскому стругу.

…Последними крепость покидали рейтары. Генерал-губернатор Ингерманландии барон Горн специально отрядил их в арьергард. Во-первых, это были прекрасные воины, которые, учини русские погоню, могли бы задержать их довольно надолго. А во-вторых, он совсем не желал, чтобы при первой же перестрелке, которая вполне могла возникнуть с разъездами противника на пути к Нарве, в него попала пуля, выпущенная из шведского пистолета. Горн понимал: рейтары под шумок вполне могли свести с ним счёты за оставленного в Ниеншанце на убой храброго ритмейстера.

Якоб Берониус после разговора с Горном зря времени не терял. Вернувшись к себе на квартиру, рейтар придирчиво осмотрел свои превосходные чёрные доспехи: сколько сабельных ударов отразили эти наручи, наплечники, набедренники. Сколько копий не смогли пробить его нагрудник и наспинник. А как надёжен был бургонет[54]! Зря всё-таки великий Густав Адольф отменил защитное вооружение рейтар, это было единственное, в чём не соглашался с великим полководцем ветеран и по старинке наводил ужас на врагов во время атак, походя на огромного чёрного ворона!

Облачившись для боя, с поднятым пока козырьком, неся в каждой руке по большому тяжёлому пистолету, ритмейстер вышел к главным воротам, чтобы проводить своих кавалеристов. Положив пистолеты на траву у ног, он придирчиво оглядел своих подчинённых – и удовлетворённо кивнул, оставшись доволен их внешним видом и выправкой. Рейтары браво отсалютовали своему командиру палашами и, соблюдая строй, неторопливо направились к переправе через Охту. Сержант, уловив знак ритмейстера, крикнул всадникам, чтобы ждали его у реки жечь мост и, соскочив на землю, подошёл к офицеру.

– Возьми, – запустив руку в карман штанов, Берониус извлёк на свет увесистый мешочек с деньгами, – здесь золото тех, кто с нами воевал.

Сержант молча опустил мешочек в свой просторный карман. Он прекрасно знал происхождение этих денег. Ритмейстер Берониус был строгим командиром в своём эскадроне и безжалостным рубакой в бою, но никогда не убивал и не мучил мирных жителей. При этом всегда оставался со своими рейтарами в прибытке.

После удачного штурма очередного города Берониус, ведомый какой-то неведомой силой, нёсся впереди своих кавалеристов, сворачивал в узкую улочку и безошибочно определял на глаз самый богатый дом. После этого, взяв двух рейтар с собой, оставлял сержанта с десятком людей у входа – охранять добычу от других шведов, и переступал порог мирного жилища зажиточного горожанина.

Оперевшись на длинную шпагу, ритмейстер вежливо объяснял перепуганному бюргеру и его домочадцам, что у них есть прекрасная возможность избежать всяческих неприятностей, связанных со взятием города, всего лишь за триста-четыреста рейхсталеров. Это был не грабёж – любезно подчёркивал Якоб Берониус, – а плата, за которую его рейтары брались охранять семейство от невзгод, покуда шведская армия пребывает в городе. После столь убедительного монолога хозяин, как правило, бросался опустошать свои тайники – и все ценности дома поступали в казну эскадрона. Цена, которую ломил Берониус, была огромна даже для богатого помещика, не то что для городского жителя, и он не настаивал на внесении всех денег, прекрасно понимая: раз уж сумма не дотягивает до назначенной, значит, взять с хозяев более нечего. Причём гере ритмейстер никогда не возражал, чтобы хозяйская жена и дочки даже оставили себе по паре любимых серёжек или несколько колечек. И – соблюдал договор – семья пребывала в неприкосновенности!

После дележа добычи часть её откладывалась в особый кошель – эти деньги предназначались семьям убитых рейтар, если таковые имелись, и тем товарищам, которые вследствие полученных увечий вынуждены были оставить службу. Тогда им выдавали своеобразное «выходное пособие» от эскадрона и суммы, которые отставники, оказавшись в Швеции, развозили семьям убитых. Эти-то деньги, которые по общему согласию хранились у ритмейстера, и были теперь вручены сержанту.

– А вот ещё, – Берониус протянул рейтару второй тугой мешочек. – Тут моё жалованье за последнее время. Родных нет, так что завещаю потратить эти талеры на хорошую попойку! Отведите душу, вам и так год не плачено за службу!

– Слушаюсь, командир, – мрачно ответил сержант. – Но послушай, а может, мы…