Читаем Струги на Неве. Город и его великие люди полностью

– Нет! – оборвал его ритмейстер. – Горн хоть и плохой, но генерал. Вы получили приказ. Отправляйся! И – мой совет – никогда не служи с финскими рейтарами! Не пойму до сих пор, для чего жителей этого герцогства стали брать в кавалерию.

– Конечно, командир! Настоящими рейтарами могут быть только шведы! – согласился сержант.

Он отсалютовал Берониусу вскочил на коня и, дав ему шпоры, пустился догонять рейтар. Ритмейстер же занял позицию перед крепостными воротами и отметил про себя, что ветер, удачно дувший вдоль Охты, гнал прочь едкий дым пожарищ, охвативших крепость и город, а начавшийся мелкий дождик приятно освежал лицо.

Ждать пришлось долго, но вот наконец офицер завидел двигавшиеся со стороны реки цепи русских в малиновых и серых кафтанах с алебардами и мушкетами в руках. Впереди шёл их командир в синем кафтане с зелёным воротником и в зелёной же высокой шапке, указывая протазаном на ритмейстера и что-то крича.

Его и впрямь было трудно не заметить! Ярко начищенные чёрные доспехи рейтара блестели даже в такой тусклый дождливый день. Бывалый вояка поправил бургонет и поднял пистолеты. Подпустив врагов поближе, методично выстрелил в командира и ближайшего стрельца, отметив с досадой, что промахнулся, бросил ставшие бесполезными пистолеты на землю, медленно обнажил тяжёлую шпагу и размеренным шагом двинулся вперёд. Это финские рейтары – жалкое подобие кавалерии великого Густава Адольфа – перед наступлением что-то кричат, чтобы придать себе храбрости. В его эскадроне и без варварских воплей всем и всегда хватало отваги. Шведы идут на смерть молча!

Русский в сером кафтане навёл на него мушкет – и сильный удар в шлем отозвался тупой болью в голове. Якоб Берониус, пошатнувшись, рухнул как подкошенный. Стрельцы, приняв его за важную птицу, не стали добивать старика. Обшарив карманы и не найдя ничего ценного, схватили рейтара под микитки, потащили в плен, прихватив его шпагу и бургонет с глубокой вмятиной от пули в качестве трофеев.

…Вскоре Потёмкин почти одновременно получил известия от пятидесятника и атамана: город и крепость пусты; шведы ушли, запалив склады с зерном, которые сейчас тушат стрельцы и казаки, а защищал Ниеншанц всего один швед, с виду – важная птица. Сообщалось, что его подстрелили во время приступа и сейчас, раненого, стерегут у Великих ворот.

Отправив для разведки два струга по Неве и два – по Охте, Потёмкин наказал ясаулу смотреть в оба, и ежели что – палить из фальконетов, и съехал с Василием на берег в той самой лодчонке, которую шустрый паренёк намедни одолжил у чухонца.

– Заодно сведу лодку на место чухонцу, своих зорить грех, – рассудительно заметил попович.

– Сведёшь, токмо сначала в Ниеншанц нать! – властно распорядился воевода.

Выбравшись на берег, Свечин повёл стольника знакомой дорогой к главным воротам. Потёмкин ещё издали начал внимательно разглядывать прочные стены, прикидывая в уме, что изгоном такую крепость, пожалуй, и не возьмёшь, шведы вполне могли бы отбить не один штурм.

У ворот пятидесятник встретил воеводу поклоном, доложив о взятии шанцев без потерь. Показал и пленного, сидевшего в стороне под охраной стрельца, – офицера с перевязанной тряпицей головой.

– Это же Берониус! – радостно закричал Свечин. – Ритмейстер рейтарский! Воевода, я сему шведу животом обязан.

– О, Базиль! – махнул ему рукой ещё не полностью пришедший в себя офицер. – Как я рад, что ты жив!

– Идём, опосля перемолвитесь, – усмехнулся в бороду воевода и приказал пятидесятнику:

– Беречь начального шведа! В Новгород князю Голицыну отправим!

Осмотрев бастионы, Потёмкин удивился, насчитав восемь превосходных пушек. Видимо, шведы так спешили, что, не успев их сбросить в реку к часу отхода, просто оставили на местах.

– Красный гостинец! – обрадовался воевода. – Что полегче – на струги пойдут, остатние – на Монаший остров, с другими по Орешку палить!

Оглядев со стены место слияния Охты с Невой, стольник спросил у Василия:

– А не ведаешь, что вот тута Ниеншанц поставили?

– Так место наилучшее, – рассудительно ответил попович, – тута часто вода высоко подымается. Всё кругом заливает, а сюды не доходит.

– А я, как плыли, много отоков[55] по пути видал. Один больно удобен. Средь воды и Неву запирает, вот ежели крепость на нём воздвигнуть…

– Шведы про отоки, чаю, ведают!

– Ведать – мало. И про нас ведали? И где те шведы?

О чём-то задумавшись, Потёмкин развернулся и быстрым шагом направился к лестнице, потом чуть не бегом сойдя на землю, зашагал к главным воротам.

– Пошли вечеряти[56]

, – бросил он догнавшему атаману. – Токмо сторожу выставить нать.

– Сделаем, – отозвался Назар.

– И давай этого шведа, толмач! – хлопнул по спине поповича Потёмкин. – Взалкал поди, с утра не евши, офицер. Мне его живым князю представить до́лжно!

Вскоре пятидесятник подвёл к воеводскому костру Якоба Берониуса:

– Так ты – ритмейстер, начальный человек? – с интересом оглядев высокого шведа, задал вопрос Потёмкин.

– Да, гере воевода, я командовать рейтары, – на вполне сносном русском подтвердил пленник.

– Так тебе толмач не нужен? – покачал головой стольник.

Перейти на страницу:

Все книги серии Петербург: тайны, мифы, легенды

Фредерик Рюйш и его дети
Фредерик Рюйш и его дети

Фредерик Рюйш – голландский анатом и судебный медик XVII – начала XVIII века, который видел в смерти эстетику и создал уникальную коллекцию, давшую начало знаменитому собранию петербургской Кунсткамеры. Всю свою жизнь доктор Рюйш посвятил экспериментам с мертвой плотью и создал рецепт, позволяющий его анатомическим препаратам и бальзамированным трупам храниться вечно. Просвещенный и любопытный царь Петр Первый не единожды посещал анатомический театр Рюйша в Амстердаме и, вдохновившись, твердо решил собрать собственную коллекцию редкостей в Петербурге, купив у голландца препараты за бешеные деньги и положив немало сил, чтобы выведать секрет его волшебного состава. Историческо-мистический роман Сергея Арно с параллельно развивающимся современным детективно-романтическим сюжетом повествует о профессоре Рюйше, его жутковатых анатомических опытах, о специфических научных интересах Петра Первого и воплощении его странной идеи, изменившей судьбу Петербурга, сделав его городом особенным, городом, какого нет на Земле.

Сергей Игоревич Арно

Историческая проза
Мой Невский
Мой Невский

На Невском проспекте с литературой так или иначе связано множество домов. Немало из литературной жизни Петербурга автор успел пережить, порой участвовал в этой жизни весьма активно, а если с кем и не встретился, то знал и любил заочно, поэтому ему есть о чем рассказать.Вы узнаете из первых уст о жизни главного городского проспекта со времен пятидесятых годов прошлого века до наших дней, повстречаетесь на страницах книги с личностями, составившими цвет российской литературы: Крыловым, Дельвигом, Одоевским, Тютчевым и Гоголем, Пушкиным и Лермонтовым, Набоковым, Гумилевым, Зощенко, Довлатовым, Бродским, Битовым. Жизнь каждого из них была связана с Невским проспектом, а Валерий Попов с упоением рассказывает о литературном портрете города, составленном из лиц его знаменитых обитателей.

Валерий Георгиевич Попов

Культурология
Петербург: неповторимые судьбы
Петербург: неповторимые судьбы

В новой книге Николая Коняева речь идет о событиях хотя и необыкновенных, но очень обычных для людей, которые стали их героями.Император Павел I, бескомпромиссный в своей приверженности закону, и «железный» государь Николай I; ученый и инженер Павел Петрович Мельников, певица Анастасия Вяльцева и герой Русско-японской войны Василий Бискупский, поэт Николай Рубцов, композитор Валерий Гаврилин, исторический романист Валентин Пикуль… – об этих талантливых и энергичных русских людях, деяния которых настолько велики, что уже и не ощущаются как деятельность отдельного человека, рассказывает книга. Очень рано, гораздо раньше многих своих сверстников нашли они свой путь и, не сворачивая, пошли по нему еще при жизни достигнув всенародного признания.Они были совершенно разными, но все они были петербуржцами, и судьбы их в чем-то неуловимо схожи.

Николай Михайлович Коняев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза