Струги на Неве. Город и его великие люди

– Сёмку-то? Нет. Но он – тоже при Ордин-Нащокине. Чем занят – никто не ведает, но мыслю, над подсылами поставлен у Лифляндского воеводы. Кстати, к Ордину и старый ясаул со своими казаками подался, как ни просил его Хованский с ним остаться. Поскольку у Афанасия Лаврентьича морские струги теперя есть, а Лука про Стокгольм не забыл!

– Чаю, думному дворянину и воеводе ишо и мои струги сгодятся! – с надеждой произнёс Змеёв.

– Всяко сгодятся! Замирились-то на три года! – согласился Потёмкин. – Можа нам с Пушкиным на них ещё к Орешку да Кореле с войском итить! Али по Двине сызнова государь двинется!

– Заберём рано ль, поздно ль у шведов Неву, и поставит царь Алексей Михайлович тя, али уж великий государь Алексей Алексеевич[89] сына, а можа и внука твово там боярином и воеводой! – улыбнулся Потёмкину Пушкин.

Жёлтые язычки на свечах весело заплясали, тени на стенах состроили развесёлые рожицы друг дружке.

Весёлый пир продолжался до полуночи.

…В это самое время в одном из богатых купеческих домов Замоскворечья, пожелав женщинам приятных снов, заперлись в малой горнице бывший ритмейстер и усыновлённый им Василий, оба теперь – дворяне Медведевы, и, не обращая ни малейшего внимания на завывание уличной метели, заговорили по-шведски.

– Я специально выбрал столь поздний час, дабы открыть тебе секрет, Базиль, усадив уже заметно возмужавшего отрока к столу, заговорщицким тоном произнёс швед. – Благодаря приданому Меланьи мы обеспечены всем. Но ты должен знать: это добро всё же принадлежит её дочкам, не зарься на него, так справедливо! Обещай мне!

– Обещаю, гере Якоб!

– Вот и хорошо. Я знаю: ты честный юноша. К тому же ты тоже – богатый наследник дворянина старинного рода, и купеческое серебро тебе не нужно!

– Неужто царь одарил вас казною? – с интересом посмотрел на рейтара Василий.

– О, нет. Мне установили только жалованье в Иноземном приказе. Я не об этих деньгах. Смотри.

Берониус подошёл к стене и снял с неё свою длинную тяжёлую шпагу.

– Я был спасён при взятии Ниеншанца дважды: первый раз, когда Фома не дал меня прикончить, а второй – когда воевода Потёмкин вернул мне шпагу. В ней – моё состояние.

Майор положил свою железную подругу на стол, любовно погладил гарду, рукоять и бережно открутил её навершие. Чуть наклонив шпагу, Берониус высыпал на столешницу из полого, как оказалось, отверстия рукояти разноцветные камни.

– Это рубины, это два изумруда, это топаз, а это – настоящий бриллиант! – перебирал свои сокровища ветеран многих битв. – В Ниеншанце я отдал своим рейтарам жалованье, полученное за годы службы в этой крепости. А свою долю добычи, полученную после всех сражений и взятия городов, я обращал в камни. Их проще носить с собой! Главное – не терять шпагу. А я считал, что могу расстаться с ней только вместе с жизнью. После моей смерти всё это достанется тебе. Ты сможешь вести образ жизни в соответствии со званием дворянина и ни в чём себе не отказывать.

Попросив разрешения, Василий взял пригоршню камней и начал рассматривать каждый на свет, поднося к пламени толстой свечи.

– Тебе интересно? – довольно улыбнулся рейтар.

– Я думаю, что это не просто военная добыча, это – застывшие слёзы, гере Якоб, – положил камни на место отрок.

– Ты прав. Война вообще жестока, – старый майор аккуратно ссыпал драгоценные камни в рукоять и завернул навершие. – И я рад, что тебя определили в Посольский приказ. Там сражаются при помощи слов и гусиных перьев.

– Если мы изгоним шведов с Невы и мне будет суждено вернуться на её берега, я обязательно пожертвую эти сокровища на возведение храма! – пообещал старику Василий. И внесу особый вклад, чтобы священник поминал вас в молитвах, гере Якоб!

Берониус согласно кивнул и повесил шпагу на место.

…А на улицах и в кабаках шло веселье, пели песни. В том числе – и про поход под Ригу: