И как в воду глядел победитель шведов! Спустя шестьдесят лет его внук
– Иван Степанович Потёмкин в основанном Петром Великим Санкт-Петербурге будет назначен царём Невским адмиралом, получит в заведывание весь невский флот и партикулярную верфь, приучит жителей города к плаванию по рекам. Спустя почти сто лет, в 1754 году, один из представителей рода Потёмкиных – Григорий Александрович – будет записан в рейтары лейб-гвардии конного полка. Этот дворянин станет знаменитым государственным деятелем, по его приказу в городе на Неве отстроят прекрасный Таврический дворец, а рядом расположенная улица получит имя Потёмкинской. Потомок Пушкина спустя полторы сотни лет уже начнёт писать стихи. Великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин воспоёт город, отстроенный на отбитых у шведов невских берегах и островах. Но разве могли знать об этом пировавшие в Москве воеводы? Они просто предавались мечтам!Слово за словом добрые приятели – в который раз – принялись обсуждать условия заключённого со шведами перемирия.
– Собрались в какой-то деревеньке[84]
близ Нарвы в декабрьскую стужу как тати… – забурчал недовольно Потёмкин.– Всё ж Ордин-Нащокин постарался! Как-никак не просто посол, а и Лифляндский воевода! – возразил Пушкин. – Обставил шведов по всем статьям: Юрьев[85]
за нами, Мариенбург за нами, Царевич-Дмитриев за нами, – начал он загибать испачканные липкой пряничной начинкой пальцы. – Дале: Борисоглебов, Нейгаузен, Сыренск…– Так те перстов не хватит! – хмыкнул рейтар. – Чай три десятка городов теперя наши!
– И впрямь! – весело согласился Пушкин. Торжествующе подпрыгнули жёлтые огоньки. Потянулись к потолку тени пирующих.
– Так ить Ниеншанца али Орешка не выговорил! – пристукнул кулаком по столу Потёмкин. – А тама – выход по Неве к морю! Как его наставлял всемилостивейший государь: хоть полоску земли заиметь надо!
– Ушло войско с Невы! Кто ж обратно пустит! Это из Юрьева да ливонских городов нас ещё выбить надо, – резонно заметил Змеёв.
Жёлтые язычки на свечах качнулись в сторону покорителя Ниеншанца – и тень его упала на стену, украсив её преогромной бородой, в несколько раз превосходящей реальную потёмкинскую.
– Какой-никакой, а прибыток есть, – согласился стольник. – Я ить всё ведаю, как торговался швед с Ордин-Нащокиным. И Горн там вороном вокруг кружил, каркал чё-то в ухо королевскому послу. Васку-то мово Афанасий Лаврентьич в Посольский приказ забрал да с собой на толковище со шведами возил. И как толмача, и как лишню пару вострых глаз да чутких ушей.
– Добрый отрок! – подтвердил Змеёв. – Был у меня недавно. Токмо потому и приказал провесть, кады на тя сослался. А то мои люди поначалу не разумели: назвался Прусовым, какого-то шведа в русском платье привёл.
– Так енто ж ритмейстер, мы его в Канцах пленили! – засмеялся Потёмкин. – Мыслю, он к тебе о рейтарах толковать приходил! Кады ему Васка поведал, как вы с князем Хованским Делагарди отделали, старик места не находил! Он же баял нам скоко: токмо шведы да немцы в рейтарах служить могут. О наших рейтарах слушать не желал, всякими поносными словами финских рейтар хулил!
– Где у тя рейнское? Тута? – полковник поднялся с лавки, потянулся к братине и, сделав прямо из неё приличный глоток, продолжил. – Думал поначалу – с масленичных шествий Васка с каким знакомцем, можа даже с тобой. Кто ж кем облачается и вытворяют…
– Ох вытворяют! – подтвердил Пушкин, потянувшись за очередным пряником. – У мово родича в деревеньке под Тверью прошлой Масленицей мужики, захмелев, одного из своих царём выбрали!
Свечи, словно удивившись, махнули язычками – и тень Пушкина почему-то упала на стену кудрявой от частого подмигивания трепещущих жёлтых язычков.
– О как! – хлопнул в ладоши Потёмкин.
– Да. Поили хлебным вином, водили его по деревне, в барабан били, с ружья палили! А опосля все в сугроб свалились и заснули. Еле бабы по домам растащили – замёрзли б!
– Точно. И я велел потому их пустить, – продолжал Змеёв. – Тут Васка мне и грит:
– Это шведский рейтар.
– Масленичный швед? – спрашиваю.
– Нет, – ответствует отрок, – взятый Потёмкиным в плен на Неве офицер Берониус.