Читаем Струги на Неве. Город и его великие люди полностью

– Швед русскую речь изучил знатно, толмач не снадобился, – улыбнулся полковник. – Назвался бывшим рейтарским ритмейстером, просил про бой с Делагарди ему сказывать подробно. Как рейтар рейтару. Ну, я и расписал ему про ночную атаку, как риксмаршал пушки в реку покидал и отошёл, и про штандарт его, нашими взятый.

– Совсем расстроил старика! – в шутку попенял приятелю Пушкин.

– Ну да. Он всё поносил финских рейтар и местных жителей, набранных в войско. Поведал мне, что у Густава Второго Адольфа армия была мала, да вся из шведов, потому и били они всех подряд. Как он расписывал битву при Брейтенфельде, вхождение в Мюнхен! И как ругал Делагарди с Горном! А наших похвалил. Сказал, что убедился, мол, русские всё могут: и на судах ходить, и в рейтарах служить, токмо подучиться нам надо – и Короне шведской мало не покажется! Я велел подать сулею испанского вина, дабы успокоить беднягу! А потом предложил в качестве волонтёра вступить в мой полк – обучать новобранцев.

– Так он уже на службе! – Потёмкин отправил в рот большой кусок пряника и энергично задвигал челюстями.

Свечи, будто решив пошутить, тряхнули огоньками – и тень головы стольника, слившись с широким воротником кафтана, преобразилась в настоящую драконью голову, пожирающую свою жертву.

– Да, он обсказал: взял его-де боярин Милославский в Иноземный приказ проверять тех офицеров, что из других стран к нам просятся: годны ль к строю, мочно ль им солдат доверить в новых полках? А то у Ильи Данилыча токмо инструкция, составленная покойным Бокховеном, имелась: что должон ведать и делать уметь любой начальный человек, от гефрайтера до полковника.

– Дело нужное, а то Польша опять ратится! – полковник нехорошо выругался и, поставив локти на стол, подпёр ладонями гладко выбритое лицо. – И казаки в Малороссии после смерти Хмельницкого тож немирны да непокорны! Долго воевать придётся, начальные люди нужны!

– А рази Якоба твово не нать вертать в Швецию? О пленных Афанасий Лаврентьич с шведом вроде толковали? – полюбопытствовал Пушкин.

– Тут тако дело, – расплылся в улыбке Потёмкин. – Васка мой от человека Горна, коий, как я грил, тоже в той деревне не нахлебником сидел, сведал, что ритмейстера Берониуса генерал включил с списки убитых. Человек горновский, некий Игнатка, что ли, ну, его ишо Фома-стрелец за Горна принял и в плен взял под Нарвой, узрев Фому Извекова, коий ноне уж полуголова[86] и послов охранять был послан, обрадовался ему, аки отцу родному! Скакал круг Фомы, мёл языком, как помелом, а Васка пересказывал: Ордин-Нащокину кой-какие его байки и для дела сгодились! Так вот, сей пустобрёх поведал, что хозяин его, распекая шведских начальных людей, часто приводил им в пример покойного ритмейстера как образец королевского офицера. Проведав о том, загрустил пленник: «Всё, нет больше ритмейстера, нет дворянина Берониуса. Официально на родине я признан мёртвым. Имение, поди, уже дальней родне перешло. В свитках рыцарского замка меня пометят умершим без потомства».

И – решился вояка! Его тута одна купчиха заприметила, ну, он тож был не прочь, но… Мешали вера лютераньская и служба королевская, – заливался соловьём Пётр Иванович. – А теперя вышло так, что нет никакого Берониуса! Он перетолмачил своё имя на русский манер, став Медведевым, и крестился по православному обычаю! Рейтар не раз говаривал, что всё равно как молиться – Он слышит всякого!

– Нет на него на Москве патриарха Никона[87]! – пробурчал Пушкин.

– Дале согласился он служить у Милославского в приказе. А тот и распиши великому государю историю Берониуса, Васки и купчихи во всех красках. Как Васка шведа выхаживал и в православие-де обратил, как ритмейстер помог мальцу из застенка убечь, как купчиху с дочками от татей спас. Изрядно повеселил тесть царя рассказом.

– У нашего всемилостивейшего государя доброе сердце! – встал и перекрестился Змеёв. Остальные последовали его примеру.

Тени повторили их жесты, повинуясь своим хозяевам.

– И повелел государь быть бывшему ритмейстеру и шведскому рыцарю Якобу Берониусу в крещении Якову, русским дворянином и маеором Медведевым, за приём офицеров в новые полки у Иноземном приказе ответствовать. А Васку, по челобитной маеора Медведева, разрешил усыновить. Мало того! Вспомнил наш всемилостивейший государь: попович добыл первый шведский морской стяг. Так что Васку он утвердил в шляхетском достоинстве да испоместил!

А на зимний мясоед свадьбу шведа с купчихой сыграли[88]

.

– Так вот почему мои люди враз не поняли! Он мне ведом как Свечин, а ныне сказался Медведевым! – пристукнул по столешнице полковник.

Тень от кулака подпрыгнула на стене в такт удару а от длиннющего рукава кафтана мелькнула по стене сабельным ударом.

– Ну да, московский дворянин Василий Медведев, – уточнил Потёмкин.

– А твово казака – невского стражника, часом никто из бояр не усыновил? – продолжил шутить Пушкин.

Перейти на страницу:

Все книги серии Петербург: тайны, мифы, легенды

Фредерик Рюйш и его дети
Фредерик Рюйш и его дети

Фредерик Рюйш – голландский анатом и судебный медик XVII – начала XVIII века, который видел в смерти эстетику и создал уникальную коллекцию, давшую начало знаменитому собранию петербургской Кунсткамеры. Всю свою жизнь доктор Рюйш посвятил экспериментам с мертвой плотью и создал рецепт, позволяющий его анатомическим препаратам и бальзамированным трупам храниться вечно. Просвещенный и любопытный царь Петр Первый не единожды посещал анатомический театр Рюйша в Амстердаме и, вдохновившись, твердо решил собрать собственную коллекцию редкостей в Петербурге, купив у голландца препараты за бешеные деньги и положив немало сил, чтобы выведать секрет его волшебного состава. Историческо-мистический роман Сергея Арно с параллельно развивающимся современным детективно-романтическим сюжетом повествует о профессоре Рюйше, его жутковатых анатомических опытах, о специфических научных интересах Петра Первого и воплощении его странной идеи, изменившей судьбу Петербурга, сделав его городом особенным, городом, какого нет на Земле.

Сергей Игоревич Арно

Историческая проза
Мой Невский
Мой Невский

На Невском проспекте с литературой так или иначе связано множество домов. Немало из литературной жизни Петербурга автор успел пережить, порой участвовал в этой жизни весьма активно, а если с кем и не встретился, то знал и любил заочно, поэтому ему есть о чем рассказать.Вы узнаете из первых уст о жизни главного городского проспекта со времен пятидесятых годов прошлого века до наших дней, повстречаетесь на страницах книги с личностями, составившими цвет российской литературы: Крыловым, Дельвигом, Одоевским, Тютчевым и Гоголем, Пушкиным и Лермонтовым, Набоковым, Гумилевым, Зощенко, Довлатовым, Бродским, Битовым. Жизнь каждого из них была связана с Невским проспектом, а Валерий Попов с упоением рассказывает о литературном портрете города, составленном из лиц его знаменитых обитателей.

Валерий Георгиевич Попов

Культурология
Петербург: неповторимые судьбы
Петербург: неповторимые судьбы

В новой книге Николая Коняева речь идет о событиях хотя и необыкновенных, но очень обычных для людей, которые стали их героями.Император Павел I, бескомпромиссный в своей приверженности закону, и «железный» государь Николай I; ученый и инженер Павел Петрович Мельников, певица Анастасия Вяльцева и герой Русско-японской войны Василий Бискупский, поэт Николай Рубцов, композитор Валерий Гаврилин, исторический романист Валентин Пикуль… – об этих талантливых и энергичных русских людях, деяния которых настолько велики, что уже и не ощущаются как деятельность отдельного человека, рассказывает книга. Очень рано, гораздо раньше многих своих сверстников нашли они свой путь и, не сворачивая, пошли по нему еще при жизни достигнув всенародного признания.Они были совершенно разными, но все они были петербуржцами, и судьбы их в чем-то неуловимо схожи.

Николай Михайлович Коняев

Биографии и Мемуары

Похожие книги

Петр Первый
Петр Первый

В книге профессора Н. И. Павленко изложена биография выдающегося государственного деятеля, подлинно великого человека, как называл его Ф. Энгельс, – Петра I. Его жизнь, насыщенная драматизмом и огромным напряжением нравственных и физических сил, была связана с преобразованиями первой четверти XVIII века. Они обеспечили ускоренное развитие страны. Все, что прочтет здесь читатель, отражено в источниках, сохранившихся от тех бурных десятилетий: в письмах Петра, записках и воспоминаниях современников, царских указах, донесениях иностранных дипломатов, публицистических сочинениях и следственных делах. Герои сочинения изъясняются не вымышленными, а подлинными словами, запечатленными источниками. Лишь в некоторых случаях текст источников несколько адаптирован.

Алексей Николаевич Толстой , Анри Труайя , Николай Иванович Павленко , Светлана Бестужева , Светлана Игоревна Бестужева-Лада

Биографии и Мемуары / История / Проза / Историческая проза / Классическая проза