Композиция текста, однако, оказывается полнее, чем композиция мира. Элементы, о которых шла речь (от заглавия до примечаний), раздвигают уровень действия, обрамляют его.
Формальная поэтика оставила в наследство поэтике практической, частной, еще несколько понятий, характеризуемых в качестве
Обобщая эти несистематизированные наблюдения, Р. Барт включил их в рамки более общей повествовательной схемы: «Повествовательная форма обладает возможностями двоякого рода: во-первых, она способна разъединять знаки по ходу сюжета, а во-вторых, – заполнять образовавшиеся промежутки непредсказуемыми элементами. <…> Очевидно, что прием „задержания“ – это всего лишь привилегированный или, если угодно, интенсивный способ разъединения элементов… <…> Всегда, когда можно разделить, можно и заполнить. В промежутке между функциональными ядрами возникает пространство, которое можно заполнять до бесконечности… <…> Любая „единица“ входит в целостность повествовательного текста, хотя вместе с тем текст „держится“ лишь благодаря разъединению и иррадиации составляющих его единиц»[353]
.Вслед за Р. Бартом швейцарские теоретики-неориторики сводят повествование, повествовательный дискурс к композиционным понятиям –
В таком случае композицию можно понять как
Композиция центростремительна, телеологична, реализует некое задание, устремлена к какой-то цели.
Но тогда встают следующие важные вопросы: где находится эта цель?
Рассмотрение композиции неизбежно выталкивает нас на следующий уровень художественной структуры.
Автор и смысл: тема, идея, архитектоническая форма
«Чего хочет автор сказать этим художественным произведением?»
Категория
Создатель текста (оратор) находится в центре традиционной риторики: именно ему принадлежат изобретение, расположение, выражение, запоминание и произнесение (пять основных частей традиционной риторики).
На бесконечном выяснении вопроса «Что хотел сказать автор?» часто строятся школьная поэтика и критика. В эпоху распространения вульгарного литературоведения такую методику спародировал М. Зощенко. Рассказ «Землетрясение», история о том, как подвыпивший сапожник Снопков проспал страшное землетрясение в Крыму, имеет неожиданную концовку:
«Чего хочет автор сказать этим художественным произведением? Этим произведением автор энергично выступает против пьянства. Жало этой художественной сатиры направлено в аккурат против выпивки и алкоголя.
Автор хочет сказать, что выпивающие люди не только другие более нежные вещи – землетрясение и то могут проморгать.
Или как в одном плакате сказано: „Не пей! С пьяных глаз ты можешь обнять своего классового врага!“
И очень даже просто»[355]
.Однако нелепое использование не отменяет проблемы.
«Образ автора – это не простой субъект речи, чаще всего он даже не назван в структуре художественного произведения. Это – концентрированное воплощение сути произведения, объединяющее всю систему речевых структур персонажей в их соотношении с повествователем-рассказчиком или рассказчиками и через них являющееся идейно-стилистическим средоточием, фокусом целого»[356]
, – утверждал В. В. Виноградов.«Конечными понятиями, к которым могут быть возведены при анализе все средства выражения, являются „образ мира“ (с его основными характеристиками, художественным временем и художественным пространством) и „образ автора“, взаимодействие которых дает „точку зрения“, определяющую все главное в структуре произведения»[357]
, – формулирует сходную мысль М. Л. Гаспаров.При всем том понятие
Во-первых, автор –