Ступени ночи

Вернер обладал двумя особенностями, которые открывают ларец неприятностей в женской поклаже. Ибо для женщин сила мужчины должна быть запечатана страстью и ненасытимостью в любви, а постоянство, которое отмечает их из-за желания принадлежать, имеет границу в продолжительности отсутствия.

Вернер знал это.

Они предавались страсти целыми днями, а его рассказы, шепот, его прикосновения Беатриса выслушивала после, в дни долгих дождей и слезливой луны, до изнеможения, снова и снова повторяя их, словно заезженную пластинку на граммофоне.

Его отъезды в книге молчания не имели Одиссеева следа.

– Мир – здесь, и с другой стороны моря ничего нет, а кто отчалит в поисках новых горизонтов, будет лишь несчастным гребцом на ладье безумия, – говорил Вернер Базилковский в ночь перед отъездом. В такое утро его губы необъяснимо темнели, а синие глаза теряли свет.

Он дал ей имя: Беатриса. Фамилию Латинович он нашел в какой-то полусожженной торговой книге. Ему показалось, что Латинович может быть православной веры, но что ту же фамилию может носить католик – венгр или хорват, в этом втором имени с легкостью может скрываться кто-то из холодной, далекой Лужницы, из сел, прислоненных к черным лесам Саксонии и Бранденбургской области, а сокращенное до «Латин», оно могло бы пройти как влашское или венецианское во многих паннонских странах и в Турецкой империи.

Вернер верил, что среди обширного паннонского арсенала грязного обмана и демонических страстей, необъяснимых появлений и трагических уходов неопределенное происхождение человека может быть только на пользу.

Беатриса Латинович. Может быть, там, откуда он прибыл в равнинную землю меж реками

, или когда-то в неопределенное время, сквозь которое он проехал, так звалась его жена или дочь – незабвенная любовь. Любовь или страдание, что навеки остались в далеком краю, который он покинул ради толики золота, хмельного вина и обманчивой солдатской славы и, конечно, ради обильной чужой крови, которую следовало пролить, стремглав мчась от битвы к битве.

– Моя душа, Беатриса, отравлена тоской. Такая уж порода мы, Базилковские. Воины. Неверующие. Кровожадные. Несчастные. Неизлечимая это болезнь. Наследственная и смертоносная. А тоска – это наказание, это наше страдание. Темное, мутное, отягощенное состояние без направления, полное страха, смятения, муки, состояние, в котором человек страдает сильнее, чем от голода и холода. Отчего ты именно меня, такого, отыскала, Беатриса, – говорил Вернер, рисуя пальцами по ее гладкой, теплой коже полумесяцы и треугольники.

Сквозь высокое окно между голыми ветвями виднелся черный ковер неба

.

Беатриса молчала.

С прохладного утра, в котором она пробудилась в его объятиях, окупанная хрустальной росой пота, словно первой водой после рождения, она была заражена этим чумным лезвием любви, а такая рана не убивает сразу, но, полная ядовитых проростков, тлеет в теле, отравляет кровь и пожирает душу, пока полностью не уничтожит человека – выпьет его ум, а тело иссушит, словно ветку дикой акации, позабытой в пустом поле.

Беатрис молчала, оттого что знала: многословие Вернера предвещает его скорый отъезд.

* * *

Доктор Вильгельм Эбнерсон после нескольких осмотров и консультаций печально сказал: das eins gebrocheneit – сломленность всего существа.

Лекарства не было. Только терпение.

Das eins gebrocheneit.

– Жизнь не в делах, а в духе, – разгадал Вернер ребус их жизни. – Есть на востоке одна секта, там вдали за снежными непроходимыми холмами и пустынями, за опасными морями, – ее участники живут на скалистом острове, а их определение содержит в себе аскетизм и завоевательский дух. Каждый, кто принадлежит к этой секте, имеет характер монаха и воина, таковы и Базилковские – таков и я: Вернер Базилковский, в котором горит пламя приключения и оседает грязь одиночества. Существуют вещи, которые мы не выбираем. Нам предопределено, где родиться: под этим небом, в этом городе, с этим именем. Если ты не первенец, наследник или важный для продолжения рода – получишь небольшое имение в холмах. Старый дом и неплодную землю. Получишь саблю. И жену. Женщину, которой ты никогда раньше не видел. Стало быть, выбор прост: находись здесь, в этом заповеднике, ощути бедность, ненависть жены, что вынуждена делить ложе с тобой, терпи голод и своеволие природы или встань на путь поиска приключений. Вот выбор, если выбор вообще существует… – говорил Вернер Базилковский.