Ведь руку я тогда сломал от неожиданности. А здесь всем телом ожидаешь жесткую посадку…
Ручаясь банальной логикой, даже многогранная молекулярная структура фуллерена – прочнейшего из всех органических соединений на земле – не шла ни в какое сравнение с фиксирующей способностью моего мозга. Ведь какая разница, насколько хитроумно спроектирована конструкция из кирпичей, если есть возможность удерживать каждый из них многочисленными и крепкими руками по отдельности.
То есть, главное, быть готовым. Главное, в моем случае, успеть ощутить напрягающий все тело страх. Или здраво предположенные последствия. Ведь страху во мне теперь не оставалось места…
Оскалившись от перевозбуждения, я рванул к отбойнику, оцепляющему края крыши, для прыжка к следующему дому, который я даже не успел толком разглядеть, а его нависающий карниз еле угадывался отсюда, но оттого быстрее шлепали по крыше босые ноги, оттого сильнее раздувалась грудь, предваряя необдуманное, безбашенно предпринятое решение…
Будто сам дом со страшной силой наддал вдогонку оторвавшимся от него ступням. Я отлетел от него, будто от взрыва. Взлет был до того неожиданно резким, что меня даже занесло немного вкривь. Выгнувшись в спине, я извернулся через голову, раскинув руки и вытянув тело, как эквилибрист. Полет выровнялся.
Навстречу приближалась очередная крыша высотки, траектория моего полета предположительно завершалась где-то в сердцевине ее периметра. Даже чуть дальше. Я преодолел это немыслимое для обывателя расстояние с ощутимым запасом, пренебрегнув добрым десятком метров посадочной зоны, уже оставшейся позади – а ведь я все еще был в воздухе и падал на бреющем полете…
И тут в мою голову ударило совсем уж безумное решение – пролететь над этим домом, избегая к нему даже прикасаться и как-либо использовать его в качестве опоры для следующего прыжка.
Я воззвал под себя перину сопротивляющейся атмосферы, что мягко обтекла, объяв мои распростертые руки, в пятки же врезалось мощное, сконцентрированное давление газа. Угол бреющего падения обострился, в паре метров от меня вжикнул отбойник исчезнувшего из виду дома. Вытянув руки по швам, я полетел, как ястреб, заметивший ускользающую от него в листву полевку.
Чуть увеличив нагнетающую силу ветра, упирающегося мне в грудь, я замедлил падение, сейчас уже это больше походило на свободное планирование. Рядом пронеслась стая надрывисто визжащих стрижей.
Небо темнело, и я в нем походил на огромную тень экзотической, неведомой доселе птицы. Я походил на выходца из тьмы веков, огромного птеродактиля, пережившего все катастрофы мезозойской эры, который теперь остервенело рыщет над землей, зорко высматривая себе мягкотелую добычу.
Пролетев мимо двух зданий, я покинул свой район. Высота, тем временем, постепенно снижалась, я уже несся на уровне восьмого этажа. Моя растворяющаяся в вечерней зарнице тень молниеносно проползла по крышам аттракционов и песочницам детской площадки, скользнула по гаражам и раздробилась на обрывистое, изломанное черное пятно, что каракатицей пронеслось по листве и кронам приземистых деревьев, наводнявших собой городской сквер.
Увлеченные друг другом парочки, укромно ютящиеся на лавочках посреди клумб, и одиночки, рассеянно прогуливающиеся по тропинкам в глубине сада, запоздало вскидывали головы вверх на звук пролетающего над ними меня, но небо к тому моменту уже было чистым. Тучи цвета разбавленного бургундского вина уже рассеивались, перистые облачка окроплялись кровью порезавшегося о горизонт солнца, лишь где-то вдалеке кричали чем-то вспугнутые птицы – их глаза, как бы оправдывая свое бесцельное движение вверх, с наслаждением закатывались, а крылья носа раздувались, стараясь не препятствовать легкому дурману, вливающемуся в них вместе с вдыхаемым запахов цветов. Люди, как ни в чем не бывало, возвращались к своим делам дальше.
Вскоре торчащие верхушки деревьев стали проноситься в опасной близости с моим животом, грозя его распороть. Бешеная скорость, с которой я летел, при попытке ее убавить отдавалась ослабевающей борьбой с гравитационными объятиями – я начинал быстрее падать, и такое падение, как мне казалось, не предвещало ничего хорошего даже телу, что было укреплено волей. Заложив вираж, я устремился на окраину сквера – где-то там поблескивало озеро.
К тому моменту, когда я, снеся несколько хлипких веток, вышел на него, полет был уже настолько низким, что мне без труда удавалось разглядеть свои раскрасневшиеся от напряжения белки глаз, отразившиеся в зеркале темного водоема. Перекувыркнувшись, я выставил ноги навстречу воде, руки скрестил на груди. Прямым телом под углом, я громко и со всплеском вошел в нее, распространив от себя волны по всему озеру.
Будучи под водой, немного оглушенный, я все же отметил восклицания переполошившихся людей на берегу – их я заметил только сейчас, чуть раньше мне в принципе было не до этого. Возбужденно перекрикиваясь, они указывали пальцами на зыбь.