Суд скорый... И жизнью, и смертью

И сразу по лицу Залогина Наташа увидела, что произошло непоправимое. Залогин ненужно долго отряхивал у порога снег, стучал намерзшими валенками, сморкался, сдирал с усов сосульки. Наташа стояла рядом, не могла сказать слова.

Залогин прошел к столу, свернул папиросу, прикурил от лампы, прибавив на минутку огня. Потом сел.

— Ну чего? — шепотом спросила Наташа. — Я ведь, Спиридоныч, нынче опять к тюрьме бегала, вместе с ними… — Она кивнула на спавших на полу детей. — Пришла, стою. Возле ворот трое санок, ну, думаю, значит, начальство тут, значит, суд. Ему ли, Ванюшке, другому кому, не знаю. Часового спрашиваю — облаял… И вот вечером выходят пятеро, важные все, сытые. Я к ним… «Чего ему, кричу, ваше превосходительство? Куда?» А один и говорит: «За чем пошел, то и нашел, любезная». Это как же понимать, Спиридоныч? А? Стало быть, засудили?.. Да что же вы молчите, Спиридоныч? Чего вы душу из меня тянете?

Залогин тяжело положил на стол большие, в шрамах и царапинах руки.

— Ивану суд и был, — глухо сказал он. — Ему. И помилование Иван просить отказался.

— Помилование? — дрогнувшими губами переспросила Наташа. Лицо ее медленно белело, сначала лоб, потом виски и щеки. — Это, стало быть… стало быть…

— Да. — Залогин кивнул— Ну, ты погоди реветь… Есть у нас в земской больнице один свой человек, доктор. Тоже и под ссылкой был, и кандалами по Владимирке благовестил. Теперь вроде отступились от него. Так вот и присоветовал он такую историю… Дал он мне порошок, чтобы Ивану передать. Сглотнет он порошок, и станет ему плохо, здорово плохо… Помереть не помрет, а в больницу его везти придется. При тюрьме у них своей больницы нету. А там, в больнице, вроде камеры, все, как полагается: и замки, и решетки, и стражник тут же. А вешать больного не станут, хотя и такое у нас бывало… Был такой поляк Сераковский, так того к виселице на носилках принесли. Ну, авось обойдется на этот раз… Так вот, значит, Наталья, теперь дело — чтобы передать порошок и записку Ивану. Вот тут цифрами, секретно написано. И не позднее, чем завтра утром, иначе не опоздать бы… Перевезут Ивана в больницу, а оттуда мы ему и поможем уйти. Ты денег хоть трохи достала?

— Ага!

— На вот еще, тут пятьдесят восемь, по всей мастерской тайком сбирали. И пусть твой мальчонка снесет завтра Присухину… Деньги ему — нехай давится, а записку и порошок пусть Ивану передаст… Другой дороги, Наталья, нету…

— А может, прямо сейчас нести?! — вскинулся лежавший рядом с сестрами Ванюшка.

— Нет, — покачал головой Залогин. — Стучи не стучи— ночью не отопрут. Они и днем-то за десятью замками от народа спасаются. Нет. А вот с утра пораньше, пока хмырь на дежурство не ушел, беги. И скажи — еще денег наберем, через неделю в мастерских получка… Ежели передаст — получит…

Залогин тяжело встал.

— Выгляни, Наталья, нет ли хвоста возле дома. И — прощевайте.

8. НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО…

Капитан, член суда, приехал в тюрьму довольно рано. Вечером, накануне, у Семена Платоновича собралась привычная компания. Отсутствовал только Иван Илларионович.

Умеренно выпили, сгоняли «пулечку», и Александру Александровичу здорово повезло. При подсчете отец Хрисанф и хозяин дома вынуждены были выложить ему около тридцати рублей.

Играли по копейке вист, и, памятуя о проигрыше в прошлую субботу, Александр Александрович не лез на рожон, не рисковал зря.

Отец Хрисанф даже сказал ему напоследок:

— А имея на руках верных восемь, батенька, не полагается играть семь! Да-с! Для определения такой игры даже существует, батенька, специальный термин. И не особенно лестный! Смотрите, я когда-нибудь накажу вас вашим же оружием.

— Но ведь расклад какой, отец Хрисанф! — вскричал Александр Александрович. — Пики поровну в обе руки!

На это отец Хрисанф только погрозил пальцем.

Перед выездом из дома капитан позвонил Ивану Илларионовичу; тот оказался совершенно болен, не спал всю ночь, опиумных таблеток проглотил шесть штук.

Стало ясно, что именно Александру Александровичу предстоит встретиться с Сандецким, которому надлежало конфирмовать приговор Якутову и Олезову.

И, сидя в санках, прикрываясь краем полости от бьющего в лицо резкого ледяного ветра, Александр Александрович думал, что еще два-три дела вроде якутовского и, пожалуй, можно ждать и повышения, и представления к ордену…

Эта старая развалина, Иван Илларионович, явно не годится для решения таких дел, — ведь стоило Якутову вчера принять предложение, сделанное в последнюю минуту, в обход закона, и смертного приговора бы как не бывало. Либеральничает старикашка, а надо железной рукой вершить.

Семен Платоныч обронил вчера, что в мастерских и в депо снова назревает бунт, снова зашевелились. А узнают о приговоре Якутову и вовсе поднимутся…

Капитан подумал о незаконченной статье для журнала, в которой он подводил итоги ряда дел и старался привлечь внимание общества к необходимости самых суровых мер наказания политическим бунтарям даже после подавления восстания.

В статье делу Якутова и Олезова давалась соответствующая оценка, раскрывалось злобное и непримиримое нутро преступников.