Суданская трагедия любви

Видно, нас одновременно коснулся луч надежды на то, что эта случайная встреча может решить для нас обоих проблему внутреннего одиночества, которые мы оба испытывали: она – после гибели мужа, я – за постоянными заботами не находя себе постоянной спутницы жизни. Этот луч зажёг в нас обоих пламя любви, и мы, не задумываясь о том, кинулись в объятия, сжигая в пламени все преграды, все мыслимые и немыслимые препоны.

Да, это судьба всё тех же совпадений, которые меня преследуют последнее время. Я вспоминаю последнее письмо Юджина. Так неожиданно он отдался любви Риты, в результате чего родилась Халима, а теперь я так же неожиданно встречаю и влюбляюсь в эту прекрасную женщину. И я не хочу, чтобы судьба развела нас с Халимой, как развела Юджина с Ритой.

Окидываю взглядом комнату. Из-под москитной сетки она вся видется в мелкую клеточку. Останавливаю свой взгляд на кондиционере, к шуму которого я успел привыкнуть за несколько дней пребывания в Африке. Подумать только, не истекла ещё и неделя со дня моего отъезда в командировку, а произошло столько, что хватит на целую книгу описаний.

Под кондиционером окно со ставнями. Они закрываются на день от палящего солнца. Но пока ставни открыты. Возле окна по одну сторону платяной шкаф, по другую книжный. Хозяйка любит читать. Издали вижу на корешках книг английские и русские названия. На одной стене картина, как видно, привезенная из России.

В это время входит Халима, видит, куда я смотрю, и гордо говорит:

– Эту картину мне подарили перед отъездом друзя университета. Художник Шишкин. Называют «Три медведя». Только тут четыре медведя почему-то.

Я смеюсь и объясняю:

– Картина называется «Утро в сосновом бору», а не «Три медведя». Так её называют потому, что там три медвежонка. И написали её, как рассказывают, два художника. Шишкин написал лес, а медведей Савицкий. Но Третьяков, который основал Третьяковскую галерею, когда покупал у Шишкина эту картину, стёр с неё подпись Савицкого и заплатил только Шишкину, потому что на картине главное – это лес, его освещение солнцем и туман, а не медведи.

– Это интересно. Я не знала. А ты можешь встать. Умывайся. Я закрывай окно, чтобы жарко не было.

Я выбираюсь из-под сетки и обнимаю Халиму. Она отвечает поцелуем, говоря:

– Ты мой. Но мы не опаздывай. Нам ехать в твой гостиница, потом аэропорт.

Иду умываться. Прохожу мимо трельяжа, смотрю в зеркало. Вспоминаю, что моя бритва в гостинице. Говорю, извиняясь, что побреюсь потом. Но Халима достаёт из тумбочки электробритву, и говорит, что ею когда-то брился муж. Иду в ванную, привожу себя в порядок.

На завтрак едим мясной соус с салатом, пьём кофе. Халима спрашивает, буду ли я пить спиртное, но я отказываюсь. С утра вообще не привык пить.

После завтрака Халима звонит в Вау матери. Они разговаривают на своём языке динка, постоянно взглядывая на меня. Закончив говорить с матерью, она обращается ко мне:

– Я сказала, что мы вместе с тобой летим, но я не сказала, кто ты есть и про письма. Это потом, чтобы она не волновался.

Я наклоняю голову в знак согласия. Мы ещё не говорили с Халимой о нашем будущем. Не наступает момент. Но мне кажется, что она, как и я, ждёт этого разговора.

Улица встречает пеклом. Садимся в машину и едем в «Континенталь». Заходим с Халимой в номер, я собираю мой опустевший рюкзак. Остались ещё две матрёшки и два самовара. И я совсем забыл про значки. Их у меня целая коробка. Ну, ничего: впереди ещё предстоят встречи в Вау, а потом снова в Хартуме.

Выходя из гостиницы, я хотел расплатиться за проживание, но Халима остановила меня:

– Женя, не надо платить. Я сама. Тебе нужны фунты.

Я пытаюсь возражать, но она непреклонна и, сказав что-то служащему за стойкой, достаёт карточку и расплачивается на платёжном устройстве.

Возвращаемся к Халиме домой. Заходим в спальню. Она собирает большой чёрный чемодан на колёсиках. Укладывает какие-то платья, материалы, пакетики, туфли, приговаривая:

– Это мама, это сестра один, это другой сестра, это маленький брат, это большой.

В спальне нет стульев и кресел. Я сижу на кровати, наблюдая за сборами.

Она кладёт в чемодан костюм. Спрашиваю, кому это.

– Дедушка.

– Ты всегда возишь подарки всем?

– Да, всегда. Но я давно не была там.

Чемодан закрывается. Халима садится рядом со мной. У нас ещё есть время. Мы собираемся пообедать и потом ехать в аэропорт.

Я обнимаю Халиму за плечи и выдыхаю слова:

– Давай поговорим.

Она отвечает так же тихо:

– Давай.

– Халима, – говорю я, – милая Халима. Я серьёзно люблю тебя. Не знаю, как это случилось, но я впервые чувствую, что люблю. Я хочу, чтобы ты была со мной всегда. Ты поедешь со мной в Москву? Мы поженимся, и ты будешь жить у меня. В Москве тебе будет очень хорошо. Ты согласна?