Суданская трагедия любви

Утром мы встали рано, так как на следующий день у меня предстоял отлёт (билет на обратный путь я купил ещё в Москве), а до этого нужно было всё успеть – и побывать в посольстве и консульстве, и взять, если удастся, новые интервью.

После завтрака выходим с Халимой из гостиницы. Видим, как по улице идут демонстранты. Они заполонили всю дорогу. В руках небольшие транспаранты, написанные на арабском и английском языках. Идёт в основном молодёжь. Многие одеты в белые рубашки с коротким рукавом и брюки, но есть и в длинных почти до пят белых джелобиях.

Меня интересует, против чего выступление. Халима предупреждает меня, что надо быть осторожным. Она говорит, что это студенты, и неизвестно, чем всё может кончиться. Но я журналист. Прошу Халиму подержать мой дипломат и делаю несколько снимков камерой. Потом достаю из кармана диктофон и обращаюсь к проходящему мимо с какими-то криками молодому парню. Спрашиваю, против чего они протестуют.

Студент в красной майке останавливается и отвечает:

– Цены на бензин выросли. Растут и другие цены. Жизнь становится всё хуже, а правительство ничего не делает, только ворует, набивая свои карманы.

Мы идём по обочине дороги вместе с демонстрантами. Халима опять говорит, что это может быть опасным, но не останавливает меня. По пути она объясняет, что Южный Судан в ответ на требование севера платить большие деньги за транспортировку нефти через северную территорию прекратил вообще поставку нефти и перестал платить за нефть. А северный Судан привык жить за счёт этих средств и потому оказался в кризисной ситуации. Он воровал нефть из нефтепровода для себя бесплатно, поэтому южане и перекрыли трубопровод. Отсутствие поступления нефтяных денег в бюджет страны сказалось на жизни бедного населения. Кто был беден, стал ещё беднее.

Я вспоминаю, что аналогичная ситуация сейчас у Украины с Россией, которая транспортирует в Европу газ через Украину. Россия пошла на снижение цен на газ для Украины, но в расчёте на то, что Украина останется в союзе с Россией. А выступающие на киевском майдане, требуют от правительства вступить в союз с Европой и запретить на Украине русский язык. При такой постановке вопроса по меньшей мере странно продавать Украине газ по льготным ценам. Параллель с нефтепроводом с юга Судана напрашивается сама собой.

Мы подходим к площади. В конце её замечаем полицию. Площадь заполняется молодёжью, которая хором выкрикивает лозунги. Я включаю видеокамеру на своём мобильном телефоне. В это время раздаются выстрелы. Полиция стреляет по студентам. Началась паника. С площади все побежали. Парень в красной рубашке падает. Халима быстро хватает меня за руку и затаскивает в магазин. Мимо бегут, размахивая руками и крича проклятья, демонстранты. За ними, продолжая стрелять, двигаются медленно полицейские в касках. Халима отнимает у меня мобильник, которым я продолжаю снимать через стекло витрин, забирает с шеи фотоаппарат и прячет их в сумку. И вовремя. Один из полицейских, какой-то высокий чин без оружия в руках, заходит в магазин, проверяя, нет ли здесь студентов. Он подозрительно смотрит на нас. Звучит вопрос на английском:

– Кто вы?

Я не успеваю раскрыть рот, как Халима затараторила тоже на английском:

– Я работаю в отделе информации министерства иностранных дел. А это мой муж. Он итальянец и не говорит по-английски и по-арабски.

– А как же вы общаетесь? – удивлённо спрашивает офицер.

– На итальянском.

– А ну, скажи что-нибудь по-итальянски, – просит полицейский.

Но эта просьба не застала Халиму врасплох, так как она некоторое время учила итальянский в школе, где был преподаватель итальянец. И она проговорила что-то на интальянском.

Но полицейский, что-то заподозрив, всё не унимался и попросил Халиму, чтобы я что-то сказал.

Заметив панику в глазах Халимы, я, обратившись к ней, сказал длинную фразу эмоционально размахивая руками:

– Ля соля феличе ля боро сур кампо че стаблё че стабль, ля боро джиш швит кум ферворо, ля боро де горо аль горо, ля боро дум эстас капабль.

Полицейский, как и Халима, ничего не понял и спрашивает:

– Что он сказал?

Халима, быстро сориентировавшись, говорит без тени смущения:

– Мой муж возмущается и спрашивает, о чём мы так долго беседуем.

Полицейский кивает головой и спрашивает, что мы тут делаем. Халима отвечает, что мы укрылись в магазине от демонстрации.

Тогда тот просит нас не выходить некоторое время и покидает магазин. Мимо, тревожно сигналя, проезжают машины скорой помощи.

Выждав приличную паузу, Халима решилась спросить у меня, что я ей сказал и на каком языке, который, хоть и звучал немного по-итальянски, но совсем немного. Я объяснил, что когда-то в юности изучал язык эсперанто, который был изобретен как всемирный язык, который было бы легко изучать французам и итальянцам, англичанам и русским. А сейчас я вспомнил переложение стихотворения русского поэта Брюсова «Работа» на эсператно, которое в оригинале звучит так:

Единое счастье – работа,

В полях, за станком, за столом, —