Суданская трагедия любви

Мы стояли, не зная, что делать дальше. Тогда Юля предложила зайти куда-нибудь посидеть. Пошли в ближайшее кафе. И пока индийская певица в цветном сари пела, пританцовывая, чудные индийские песни, мы заказали по чашечке кофе и разговаривали. Она рассказывала о себе и муже, нелёгкой работе торгпреда. Я сказал, что до сих пор не женат и тоже езжу по заграницам.

И вдруг она спросила меня:

– А почему ты тогда поверил моему письму? Я ведь не решила тогда ещё с замужеством и только хотела проверить тебя? А ты поверил, и потому я на самом деле вышла за Петра, и мы уехали в Англию.

Эти слова Ани меня убили. Я долго не мог ничего ответить. Получалось так, что я сам себе подписал приговор, поверив единственной фразе «Я выхожу замуж», хотя на самом деле этого не было? Я, не задумываясь, поддался страсти суданской девушки и тем самым перечеркнул свою любовь к Юле? Я думал, что наказываю Юлю за измену моим чувствам, а наказал нас обоих. И это я понял только сейчас. И откуда-то издали до меня дошёл вопрос, который задала мне Юля:

– А что же ты хотел сказать мне своими письмами?

И я ответил то, что лежало тяжёлым грузом на мне все эти годы:

– Я люблю тебя. Это можно было прочитать по первым буквам моих писем.

– Жаль, но я не догадалась.

– Но, я и сегодня не женат. Не всё потеряно.

– А как же Рита?

– Не знаю. Мы расстались так внезапно. А никого другого я не нашёл.

– Зато я замужем. И у меня есть дочь. А письма я твои храню. Когда приедем домой, прочитаю зашифрованное послание. Не мог просто написать? – и она усмехнулась. – В этой конкурентной борьбе ты проиграл, хотя мог, возможно, и выиграть. Но мой муж оказался более пылким, за что я его и люблю.

В её словах не было горечи или сожаления, но они прозвучали мне упрёком, и я готов был заплакать.

– А мне казалось, что мои чувства к тебе я довольно ясно выражал в письмах даже без расшифровки.

– Ну, извини. Я, наверное, хотела, чтобы ты написал прямо своё признание, а вместо этого ты писал о других девушках.

– А твой муж признался сразу?

Юля улыбнулась, отвечая:

– Мы влюбились друг в друга с первого взгляда, с его первого поцелуя, но я долго проверяла его. И хватит об этом. У нас дочь. И я люблю их обоих. А ты стал писателем?

– Нет. Как-то сразу перегорел. Рассказы о Судане валяются в папке, а больше не пишу. Да и некогда.

Расставаясь, мы даже не поцеловали друг друга. Наверное, оба боялись, что поцелуй может связать нас, и всё станет очень сложным. Юля протянула руку и сказала:

– Прощай. Наверное, мы больше никогда не увидимся. Нас с мужем переводят работать в Дели.

Так и не встретились.

Мы подъезжаем к нашему дому. Оставляю машину во дворе, поднимаемся на лифте на девятый этаж. В квартире знакомлю Юджина с родителями. Пока мама хлопочет, накрывая на стол, мы устраиваемся на диване, и я рассказываю, упоминая теперь мельчайшие подробности своего пребывания в Судане и моего знакомства с Халимой, с её мамой и дедушкой.

Во время моего рассказа Евгений Фёдорович сидит, отклонившись назад, закинув руки за голову. По его лицу трудно было судить, о чём он сейчас думает. Только бегающие желваки на скулах говорили о том, что зубы сжимаются, сдерживая волнение.

Мой рассказ закончен. Я умолкаю. Евгений Фёдорович разжимает зубы:

– Я так понимаю, что мы с вами теперь родственники.

– Выходит, что так.

– Как же всё неожиданно. И как это хорошо! У меня есть дочь. Она хочет меня видеть, не смотря на то, что я ни малейшим образом не принимал участия в её жизни. У меня есть жена, хотя я не имел ни малейшего представления об этом. Я должен искупить свою вину перед ними. Я обязательно поеду в Судан и заберу Риту в Крым. Только надо сначала навести порядок на Украине. Сегодня я буду говорить об этом с протестующими на майдане. Их надо убедить в том, что они совершают ошибку, идя на поводу у фашистов, которым не нужен мир на Украине, которым нужно лишь сменить одно правительство на другое, которые действуют по указке Америки, а не по велению сердца.

Я забываю включить диктофон. Да и не думал, что услышу то главное, что нужно для статьи. Но я запомню. Мой отец пожимает руку Евгения Фёдоровича, говоря:

– Спасибо вам! Мы с вами, наверно, ровесники, но вы явно выглядите моложе своей пылкостью. Я тоже был на майдане и меня там избили. Теперь меня жена туда не пустит. А вы молодец!

Мама приглашает за стол. Я открываю бутылку коньяка и разливаю его по рюмкам.

Затем открываю бутылку шампанского, предлагая начать с него. Но Евгений Фёдорович отодвигает свою рюмку и просит налить в бокал сок.

– Вы не пьёте спиртное? – участливо спрашивает мама.

– Пью, – говорит он, – но сейчас не буду. Извините. Там на майдане всякое может быть, и когда от человека пахнет спиртным, его обвинят в том, что он пьян и потому бушует. Нельзя давать повод к таким разговорам. Лучше потом как-нибудь.

Я соглашаюсь и тоже прошу налить сок.

– А ты чего? – говорит отец. – Тебе-то не грех выпить за тестя.

– Но я тоже пойду на майдан с Евгением Фёдоровичем. Не забывайте, что я журналист и для того приехал, чтобы всю правду отразить в газете.