Суданская трагедия любви

– Может, не стоит? – жалобным голосом возражает мама.

– Так, – твёрдо говорю я, – это вопрос решённый. А вы можете за нас выпить. Мы уж после майдана.

Обед проходит в несколько грустной обстановке, поэтому Евгений Фёдорович взрывается весёлым голосом:

– Что это мы как на похоронах? Веселее смотрите. Мы же сидим новой семьёй теперь. Давайте споём что-нибудь, – и он без всякого перехода запел «Катюшу».

Мы не сразу, но на припеве подхватываем песню, и вот уже поём хором «Выходила, песню заводила…». Дальше пошла украинская «Распрягайте, хлопцы, коней», потом о Москве «Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля» и снова украинская «Ничь яка мисячна».

Евгений Фёдорович поёт приятным баритоном. Заметно, что петь он любит и умеет. Настроение у всех поднимается. Я делаю фотографии поющих за столом и отдельные портреты. Снимаю на видео камеру мобильного телефона.

После обеда сажусь, как обычно, за свои записи происходящего, а Евгений Фёдорович разговаривает с моими родителями.

Тут мне приходит в голову связаться по скайпу с Халимой. Я предлагаю Евгению Фёдоровичу присоединиться к разговору. Вчера вечером я не сказал ей о предстоящей встрече с её отцом, оставив это в качестве сюрприза.

От наметившегося разговора с дочерью, хоть и на расстоянии, отец явно взволновался. Он садится рядом в стороне на стул у компьютера и постоянно приглаживает рукой волосы на голове или потирает переносицу.

Нажимаю вызов на скайпе, гудит продолжительный сигнал, и на экране появляется голова Халимы. Она очень близко находится к глазку видеокамеры, поэтому не умещается вся и не видно, что в комнате. Я тоже близко от глазка, и тоже отображается только моё лицо. Мы здороваемся, я спрашиваю, как она себя чувствует. Она улыбается, понимая, что я имею в виду её беременность. Отвечает, что всё нормально и сразу задаёт вопрос:

– Женя, ты нашёл мой папа?

Я радостно киваю головой и отвечаю:

– Ты можешь с ним поговорить сейчас, – и перевожу глазок видеокамеры на Евгения Фёдоровича.

Он сидит дальше и потому видна почти вся его фигура.

Они оба молчат. Из глаз Халимы выкатываются слёзы. Она почти шёпотом говорит:

– Здравствуй, папа!

– Здравствуй, дочка, – послышалось в ответ.

Евгений Фёдорович дрожащей рукой снова приглаживает седые волосы на голове. Он не находит слов и молчит.

– Папа, хорошо, что Женя тебя находил, – говорит Халима, вытирая с глаз слёзы.

– Нашёл, дочка, нашёл, – то ли поправляя, то ли соглашаясь с нею, произносит Евгений Фёдорович. – Расскажи о себе немного. Как ты живёшь? Как мама?

– А она сегодня прилетел меня, – и она закричала, отходя куда-то в сторону: – Мама, тут папа! Иди сюда!

На экране возникла комната, в глубине которой виднелась открытая дверь. В эту дверь вошла женщина, обёрнутая в белоснежный топ. Её широкое лицо было тёмным, губы пухлыми, а глаза испуганными. Она сделала два шага в сторону компьютера, напряжённо глядя на экран, и вдруг медленно осела на пол. Тут же её подхватила под руки Халима, подняла и повела к вращающемуся офисному креслу.

Тело Риты двигалось почти машинально. Халима хлопотливо усаживает её и, глядя на отца в экране, извиняется на английском:

– We beg your pardon. Mammy didn’t expect to see you.

Но Рита неожиданно говорит по-русски:

– Я знай русски. Драствуй, Зеня.

На Евгения Фёдоровича трудно смотреть без содрогания сердца. Он тяжело дышит, левая рука зажата в кулак и прижата к груди, а правой он нервно причёсывает волосы.

В ответ на приветствие Риты он глухим голосом говорит:

– Здравствуй, Рита. Ты удивительно не изменилась. Ты такая же, как была.

– И спасиба! – говорит Рита и плачет.

– Это тебе спасибо! Не плач, пожалуйста.

– Могу нет плакать, – и она ещё больше разрыдалась.

Я включаюсь в разговор:

– Халима, давай, мы позвоним снова вечером. Когда мама успокоится.

– Хорошо. Мы будем подождать.

Я выключаю компьютер. Евгений Фёдорович удивлённо произносит:

– Она почти не изменилась. Такая, как я её помню. Это удивительно. А ведь прошло сорок лет. Ей пятьдесят шесть, а мне шестьдесят два. А как будто и не было этих лет. Придём с майдана, позвоним и я предложу ей жениться. Я люблю её.

По-зимнему темнеет рано. Мы одеваемся и выходим. Садимся в машину и едем на улицу Грушевского. Не доезжая баррикад, останавливаю машину в начале улицы. Выходим и направляемся к горящим покрышкам.

На лицах многих людей рот и нос покрывают белые маски, у других противогазы, третьи свои лица скрывают чёрными матерчатыми масками с прорезями для глаз и рта. В руках палки. Некоторые имеют щиты. Есть и вооружённые огнестрельным оружием.

Подходим к высокой колоннаде. Рядом несколько легковых машин. Справа от колонн стоит поперёк улицы автобус. За ним ряды солдат «Беркута» плотно закрытые щитами со шлемами на головах.

Толпа протестующих приближается к солдатам, начинает бросать в них камни, бутылки с зажигательной смесью. Я делаю пару кадров и мы с Евгением Фёдоровичем отходим назад. В это время солдаты «Беркута» выходят из-за автобуса и бросаются в наступление, прикрываясь щитами и размахивая дубинками.