Судьба российских принцесс. От царевны Софьи до великой княжны Анастасии

Предоставляя вам руку моей внучки, я испытываю глубокое убеждение, что я делаю вам самый драгоценный подарок, который я могу сделать и который может лучше всего убедить вас в правдивости и силе моей нежности и дружбы к вам. Но, ради Бога, не смущайте ни ее счастья, ни вашего, примешивая к нему совершенно посторонние предметы, о которых было бы самое умное, если бы вы предписали глубокое молчание себе и другим, иначе вы откроете доступ неприятностям, интригам и шуму без конца.

По моей, известной вам, материнской нежности к внучке вы можете судить о моей заботливости об ее счастии. Я не могу не чувствовать, что тотчас же, как она будет соединена с вами узами брака, ее счастье будет неотделимо от вашего. Могла ли бы я согласиться на брак, если бы видела в нем малейшую опасность и неудобство для Вашего Величества и если бы, наоборот, я не находила в нем все, что может обеспечить ваше счастье и счастье моей внучки?

К стольким доказательствам, собранным вместе и которые должны повлиять на решение Вашего Величества, я прибавлю еще одно, заслуживающее наибольшего внимания Вашего Величества. Проект этого брака был задуман и взлелеян блаженной памяти покойным Королем, вашим отцом. Я не буду приводить свидетелей относительно этого признанного факта ни из числа ваших подданных, ни из моих, хотя их очень много, но я назову только французских принцев и дворян их свиты, свидетельство которых, тем не менее, подозрительно, что они совершенно нейтральны в этом деле. Находясь в Спа вместе с покойным королем, они слышали, как он часто говорил об этом проекте, как об одном из наиболее близких его сердцу, и исполнение которого самым лучшим образом могло закрепить доброе согласие и дружеские отношения между двумя домами и государствами. Итак, если этот проект является мыслью покойного короля — вашего отца, как мог этот просвещенный и полный нежности к своему сыну государь задумать то, что повредило бы Вашему Величеству в глазах его народа или уменьшило бы к нему любовь его подданных? Что этот проект был результатом долгого и глубокого размышления, слишком доказывается всеми его поступками. Едва укрепив власть в своих руках, он внес в сейм торжественный закон о терпимости ко всякой религии, чтобы навсегда рассеять в этом отношении весь мрак, порожденный веками фанатизма и невежества, и который было бы неразумно и недостойно похвалы воскрешать в настоящее время. На сейме он еще более открыл свои намерения, обсуждая и решая с наиболее верными из своих подданных, что в случае брака его сына и наследника соображения о блеске дома, с которым он может породниться, должны брать верх над всем остальным и что различие религий не внесет никакого препятствия».

Трудно объяснить такой неожиданный и категоричный отказ молодого короля. Русские свидетели этих событий говорят о его «капризах» и даже о «сумасбродстве». Возможно, он считал, что королева-иноверка, пусть даже венчание с ней будет проведено с одобрения епископа, оскорбит религиозные чувства подданных. А может быть, он вовсе не чувствовал склонности к Александре и, поддавшись сначала общим уговорам, делал то, чего от него ждали, но в решительный момент ухватился за первый попавшийся под руку предлог, чтобы расстроить эту свадьбу. Возможно, он вспомнил историю своего отца, который, заключив династический брак с принцессой Дании, настолько не доверял ей, что, хотя этот брак и обеспечил Швецию наследником, в отношениях королевской четы было очень мало тепла и душевной близости. И теперь Густав боялся повторить судьбу отца.

Так или иначе, а инцидент с помолвкой Александра перенесла очень тяжело. Ей пришлось вместе с остальным двором ждать жениха более четырех часов, прежде чем объявили, что помолвка отложена. На следующий день Мария Федоровна написала Екатерине: «Малютка рыдает и именем Бога просит, чтобы ей не быть на балу, говорит, что чувствует себя нездоровой. Я все-таки уговорила ее одеваться, но она просит меня ее оставить. Она чрезвычайно расстроена».

Уговоры принца продолжались еще некоторое время, но он стоял на своем, и в конце концов гости уехали в Швецию, а хозяева остались залечивать раны. Все случившееся стало чрезвычайно унизительным и для императрицы, и для княжны, и для Павла, который с самого начала был против этого брака. В самом мрачном расположении духа Павел вернулся в Гатчину. Граф Ростопчин, бывший в то время в Гатчине, пишет: «Великий князь-отец в этом году останется в Гатчине до Рождества и продлит свое пребывание в деревне на месяц. Он продолжает свои постоянные занятия и очень доволен, когда день подходит к концу, так как время гнетет его. Нужно признать, что положение его очень неприятно во всех отношениях. Надо бы иметь терпение, а вот этого-то ему и не хватает».

На письме стоит дата: «5 ноября 1796 года». 6 ноября Екатерина умерла, и Павел стал императором.

* * *