Вот весной того же года семья уже императора Александра переезжает в Царское Село. «Император и императрица очень любят это местопребывание, — рассказывает Анна Федоровна. — Они живут здесь интимной, тесной семейной жизнью. Комнаты младших детей, которые еще на руках у нянюшек, находятся здесь дверь в дверь с комнатой императрицы, тогда как в городе маленькие дети живут в другом этаже, чем она. Когда императрица занимается за своим письменным столом или даже когда она принимает кого-нибудь в своем кабинете, все время слышишь топот маленьких ножек и видишь то маленького великого князя Алексея, то маленькую великую княжну Марию, которые врываются к своей маме, таща какую-нибудь игрушку, и без церемонии располагаются для игры на диване или на ковре у императрицы. Во время прогулок, которые три раза в день совершают их величества — утром перед завтраком, днем между двумя и четырьмя перед обедом и вечером между семью и восемью часами, — их всегда сопровождают все их дети, окружая их веселой толпой, резвясь и играя с собаками императора, также участвующими в прогулках. Таким образом, их величества чувствуют себя здесь хорошо, они не связаны этикетом, стеснениями городской жизни, и душа их расправляется на свободе».
Запись от 27 июля 1855 года: «Сегодня праздновали день рождения императрицы… малютка выучила наизусть маленькое четверостишие по-английски и очень мило прочитала его. По-моему, злоупотребляют впечатлительностью этого ребенка: ей только год и восемь месяцев, а ее превращают в предмет забавы для отца, который в ней души не чает».
Вот Мария празднует свой второй день рождения. «Мы застали ее за маленьким столиком, у подножия огромного Baumkuchena с двумя свечами с каждой стороны и Lebenslicht — свечей жизни — по середине, — пишет Анна, — она с большой серьезностью была поглощена своими игрушками и делала вид, что наливает чай своей матери в маленьком сервизе, ей подаренном; ее братья столпились вокруг нее, не менее ее заинтересованные ее игрушками.
Императрица сидела на полу с маленькой девочкой. Она смотрела на ее игру и улыбалась, глядя на нее, но в то же время у нее было такое грустное и озабоченное выражение лица, что было больно на нее смотреть. Великие князья бегали и играли кругом».
В Крыму тем временем положение все хуже. Французские войска захватили Малахов курган, Керчь занята английским флотом, англо-французская эскадра готовится к третьему рейду в Азовское море и блокировала крепость Кинбурн в устье Днепра. Александр уехал в ставку в Николаев.
«В шесть часов я отправилась к императрице, — пишет Тютчева в своем дневнике. — Она задержала меня около получаса, затем было доложено о приходе военного министра и меня отпустили. Я пошла играть с маленькой великой княжной. Эта маленькая женщина очень любит дразнить. Я просила ее налить мне чашку чаю.
— Мари не хочет.
Я сделала вид, что ухожу. Она побежала за мной. Я ей сказала:
— Я теперь не хочу. Пойдите прочь.
Это ее очень возмутило:
— Как, «Мари, подите прочь!» — повторяла она негодующим тоном и бегала за мной со своей чашкой и чайником, чтобы заставить меня играть в ней».
В сочельник императрица устраивает елку для детей, как это было заведено при Александре Федоровне. Для каждого из членов семьи ставят свою елочку, так что в залах Зимнего дворца вырастает целый еловый лес. В Золотом зале выставлены подарки: игрушки для детей, драгоценные безделушки для взрослых.
После Нового года Россия наконец заключает очень невыгодный и тяжелый мир, а «маленькая великая княжна» (как называет ее Тютчева)… вооружается. «Когда приходишь к ней, — пишет Тютчева, — застаешь ее со шпагой на боку, знаменем в руке и военной фуражкой на голове, с самым воинственным видом. Она говорит, что она — «Большой солдат, и у нее большая шпага»».
Но Анна Федоровна отмечает, что девочка уже начинает понимать, что ее положение — особенное. «Само собой разумеется, что она не может сделать шагу без того, чтобы толпа не окружила нас, — пишет Тютчева. — Она очень хорошо ведет себя в таких случаях: кланяется с большим достоинством, но при этом у нее делается грустное личико, которое показывает, до какой степени ее беспокоят эти почести». Впрочем, Мария сознается, что ей нравится, как говорит она сама, «что народ ее знает».