Судный год

Жена профессора Штиппела, уютно поджав под себя полные обнаженные ноги, оплетенные извилистой вязью фиолетовых вен, сидит на диване и держит двумя пальцами длинную шелковистую сигарету. Пришлось пять раз разговаривать по телефону, пока наконец согласилась встретиться. Профессор где-то в отъезде. Желтые волнистые волосы с пробором посредине, пересыпанные серебристыми нитями. Сухое, красивое лицо с неестественно белой кожей. Густо накрашенный перламутровой помадой, чрезмерно подвижный рот. Каллиграфически точно прочерченные далеко к вискам круглые черные брови все время приподняты. Вместе с синеватыми подглазными полукружиями они образуют знак бесконечности, положенную набок восьмерку. Все шесть немного размытых цветов маленькой головы – желтый, серебристый, синий, черный, белый, перламутровый – тусклой акварелью плавно переливаются внутри конуса света, свисающего с торшера. Ощущения безвкусицы это усложненное цветовое решение образа у меня не вызывает. Скорее, наоборот, все цвета странным способом дополняют друг друга… Теперь, после Лиз, я стал совсем иначе, намного отстраненнее глядеть на женщин. Незаметно для себя каждый раз сравнивал и снова убеждался, как невероятно мне повезло.

Профессорша с любопытством рассматривает меня. Молниеносным движением языка облизывает пушистую верхнюю губу. Целует кончик сигареты, вставляет в свой накрашенный рот и не торопясь закуривает. Две голубые спирали, словно зыбкий мостик, застывают на мгновение между нашими лицами. Сквозь дым перехватывает мой взгляд, секунду держит внутри своего внезапно потеплевшего взгляда и встряхивает цветной головой. Может быть, но не сегодня – читаю я у нее в лице ответ на вопрос, который и не собирался задавать. Голубые спирали медленно подплывают. В глазах слегка рябит.

– Как вы думаете, почему она выбрала именно меня?

– Наверное, что-то произошло во время вашей встречи.

Она, не стесняясь, с любопытством рассматривает меня.

– Какой встречи? – Я пытаюсь сделать голос как можно более убедительным. – Нет. Должно быть другое объяснение.

– Откуда я знаю? Может, и не должно… Я ее давно не видела. Мой муж, Ари, единственный, с кем она еще общается. Много ей помогает последнее время. Часто ездит в Бостон. А я здесь сижу одна в деревне. Со мной она поссорилась… Наверное, Ари случайно упомянул о вас…

– Она что, подает в суд за изнасилование на всех, кого ваш муж упоминает в разговоре?

– Для нее малейший толчок… Никогда нельзя знать…

Профессорская жена замолкает, задумчиво вытягивает губы, перерезанные белыми вертикальными морщинками. Мерцающий огонек в самом центре перламутрового эллипса неожиданно вспыхивает.

– Раньше, в Питере, мы были с ней близки. Хотя Инна гораздо старше, но всегда масса общего было, – продолжает она своим низким грудным альтом. – Почти каждый вечер к нам приходила. Про всех своих мальчиков рассказывала. Она была тогда очень влюбчивая и очень красивая. Тоненькая, будто экзотический цветок. – Малоодушевленная Истица, которую я знаю, на цветок непохожа. Скорее она напоминала только что вырванный из земли клубень с торчащими во все стороны отростками. – Потом, уже тут, в Америке, книгу о своем детстве написала. Мы были поражены… охребенительная книжка… Вы представить себе не можете…

Раздается телефонный звонок. Она быстро хватает трубку. Откидывается на кожаную спинку вытертого дивана. Нахлобученный на шестицветную голову узкий конус двусмысленного света съезжает слегка набок.

– Дядя Шимон? Ша-алом… Его нет дома. Что-то передать? Вернется послезавтра… Обязательно ему скажу… Нет, конечно же, не забуду… Ша-алом, шалом…

– Дядя Ари из Израиля, – объясняет она. Снова осторожно подносит к накрашенным губам красно-черный мерцающий огонек. – Когда в Тель-Авиве жили, видели его всего раза два-три. А последние полгода звонит чуть ли не каждую неделю. И всегда ни слова ни обо мне, ни о дочке… Вдруг у него с мужем общие дела появились. Связанные с какой-то землей под Хайфой.

Неуловимое воспоминание мелькнуло у меня в голове, точно прозрачная рыба с серебристой чешуей вильнула хвостом и сразу же исчезла в мутной воде.

– Ваш муж занимается недвижимостью в Израиле? Необычный бизнес для американского профессора.

– Не знаю. Он вообще о своих делах говорить не любит. Все сам решает… – Усталая раздраженность слышна в ее голосе. – Что будете пить? – Встает и, не дожидаясь ответа, разливает вино. – Мой муж… Я хотела бы помочь, но не понимаю, что можно сделать… Для вас, наверное, это как снег на голову… Инна меня слушать не станет. Впрочем, придумаю что-нибудь… – Она протягивает руку. То ли для поцелуя, то ли чтобы стряхнуть пепел. Скосив глаза, полоснула скользящим зрачком. Я, Ответчик, делаю вид, что не замечаю. В этот момент телевизор в спальне прорвало оглушительным (вс) плеском рукоплесканий. – Одну минуту.