Сумерки всеобуча. Школа для всех и ни для кого

Выше я уже рассматривал научные возможности Мерзлякова и пришел к крайне неутешительным для него выводам. Однако Пушкин, несомненно, имеет в виду другое – непонимание словесного искусства как предмета теоретического и критического анализа, доктринальность взгляда, сориентированного на устаревшие образцы. «Классиком» Мерзлякова можно назвать лишь условно: его разночинский стиль и пафос, противостоящий аристократическому пушкинскому, не имеет ничего общего с утонченным французским классицизмом XVII–XVIII столетий. На поверхности Мерзляков – эпигон поэтики Горация (чью De arte poetuca он переводил) и Буало; по сути он гораздо ближе прекраснодушным интеллигентам сороковых-пятидесятых годов, современникам Белинского (значение последнего только и состоит в том, что он был адекватным выразителем их предрассудков). Он занимал исключительно важный боевой пост – профессор эстетики Московского университета имел возможность и должен был посодействовать тому, чтобы хрупкая и утонченная культура русского дворянства рубежа столетий смогла закрепиться на более широкой почве и творчески воспринять и переработать влияние как древней, так и новой поэзии; он не сумел этого сделать; историю он заменил «правилами», а систему – «сердцем». Именно это имеет в виду Пушкин, рекомендуя Шевырева: тот представляет исторический подход, основанный на прочном фундаменте германской философии, и к тому времени он уже зарекомендовал себя блестящим исследованием о Данте. Для того, чтобы нести это бремя, требовались таланты, далеко превосходящие мерзляковские; когда на этот пост заступили гораздо более образованные и компетентные Шевырев и Давыдов, было уже поздно. Однако – и этого нельзя забывать – не в одном юном сердце он заронил любовь к русской поэзии и желание по мере сил служить ей собственными трудами; своей не сложившейся жизнью, своей сиротливой смертью он давал пример такого бескорыстного служения. И поэтому у позднейшего историка не поднимется рука бросить в него камень.

Из «Живого дневника»[185]

Feb. 18th, 2006

Совершенно очевидно, что, при наличiи въ любой категорiи какого-то числа людей, отвѣчающихъ даже и самымъ строгимъ требованiямъ (самый генiальный учитель, съ которымъ свела меня судьба, – Валентина Iосифовна Мирошенкова, преподававшая намъ древнегреческiй…) – основная масса будетъ двумя головами ниже; кстати, при массовости мужчинъ въ школѣ тоже всплывутъ специфическiе недостатки мужского образа жизни, и «мужчина среди такихъ же, какъ онъ» будетъ функцiонировать далеко не такъ эффективно, какъ «мужчина среди женщинъ». Но отмѣтить хотѣлось бы не это. Разговоръ о достоинствахъ и недостаткахъ серьезно затрудняется тѣмъ, что въ живой личности они такъ тѣсно сплетены, что отдѣлить ихъ другъ отъ друга невозможно: искоренишь недостатокъ – посыплются и достоинства. Хотя бы по своему опыту: въ организацiи того, что называется «научной работой школьниковъ», я достаточно силенъ (нѣсколько побѣдъ моихъ учениковъ, напр., на конкурсѣ Вернадскаго), но «воспитывать» какъ разъ не умѣю – мнѣ нужны уже добросовѣстныя и толковыя дѣти. А въ обычномъ классѣ обычной школы я былъ бы сущимъ бѣдствiемъ. Комплексъ особенностей, предопредѣляющихъ результатъ, – одинъ и тотъ же. Гдѣто ихъ можно счесть достоинствами, гдѣ-то – недостатками.

Apr. 3rd, 2006

По моимъ прикидкамъ, большинство высококлассныхъ высшихъ учебныхъ заведенiй современной Россiи созданы еще при Имперiи. СССР добавилъ къ этому одинъ проектъ, правда, генiальный, – МФТИ, демократы – тоже одинъ, несколько пониже уровнемъ, – РГГУ. Или я не правъ?

Sep. 29th, 2006

Отвѣтъ *** на мое скромное предложенiе преподавать филологамъ математику (:-) звучитъ угрожающе. Ладно. Не въ первый разъ. Въ концѣ концовъ лучше быть разтерзаннымъ менадами, окропивъ остатками скудной крови склоны Киѳерона, чѣмъ отъ водки и отъ простудъ. Лучше и почетнѣе.

Однако такая мысль все-таки не отпускаетъ: вѣдь не представлять себѣ систему координатъ на доскѣ – серьезнѣе, нежели не знать, въ какое море впадаетъ Катманду и чьей столицей является Рiо-де-Жанейро. Послѣднее – нагрузка на память, а первое – симптомъ глубокаго провала въ томъ единственномъ школьномъ предметѣ, который въ нашей школѣ ставилъ какое-никакое мышленiе. Вотъ и хочется задать два сакраментальныхъ вопроса…

Oct. 1st, 2006

Лжеюзеръ *** здѣсь и здѣсь споритъ съ моей мыслью о необходимости для гуманитарiевъ изучать математику въ школѣ.