Суть вещи

Нужно поскорее уходить от оставшихся несъеденными пирожков – потому что в карманах теперь пусто, а в голове вдруг поселяется Пахомова Людмила Николаевна, а немного погодя к ней присоединяется Пахомов Ян Евгеньевич. Эти люди, кем бы они ни были, мгновенно захватят Лизу, если остановиться и больше не шагать.

Лиза с опаской смотрит вниз. Там, далеко-далеко, между выжженными растрескавшимися комьями разнотонно коричневых полей с крапинками светло-желтых стогов, застыли ярко-красные круглые кабинки белоснежных комбайнов, числом семнадцать. Лиза снижается. Скоро объявят посадку, в животе щекотно от предвкушения, и чем ближе она к земле, тем крупнее надписи на боках комбайнов. Лиза садится прямо на Пахомовых, Людмилу и Яна. Лиза читает адрес под именами. Лиза знает, куда идти.

“Люд-ми-ла”, – шагает Лиза. Почему именно она? Далеко не первый человек в списке. А вот поди ж ты, как песенка, как навязчивая фраза рекламы. Внутри будто пленку зажевало. Как на стареньком мамином кассетнике: “Люд-ми-ла. Люд-ми-ла”.

Лизиной рукой Людмила Николаевна лезет в карман Лизиных штанов, выуживает оттуда мобильник, разблокирует его и вбивает в поисковую строку свое имя и тут же имя Яна Евгеньевича.

Первые строки выдачи заняты видео. Людмила, захватившая Лизины руки, жмет на самый верхний треугольник – и затихает, а затем и вовсе испаряется из Лизы. Лиза даже не сразу замечает, что осталась одна, потому что песенка, монотонно долбившая мозг, исчезает, вытесненная другой, гораздо более сложно устроенной музыкой.

Лиза ненавидит музыку. Ее мучают богатые, гладенькие, бархатистые формулы симфонии; раздражают барочные припадки, особенно Бах с его невыносимыми многозначительными конвульсиями, которые шелковыми стежками ложатся на припыленный бархат; терзает опера. Но тут что-то другое, простое и очень спокойное, шероховатое, как поверхность старого глиняного кувшина. Что-то, в чем хочется разобраться. Погружение кажется безопасным – звуки не нарушают Лизу, не поглощают ее, наоборот, достраивают нужные фрагменты.

Когда мелодия затихает, зал еще секунду молчит, а затем вдруг начинается шум, и Лизу передергивает. От неожиданности она отбрасывает телефон, как ящерица хвост. Но из снега все равно слышен шум бури, и она, постояв немного, решается: натянув рукав на кисть, вытянутой до боли рукой она осторожно берет телефон из снега и быстро жмет на кнопку паузы, чтобы прекратить шум. Когда телефон замолкает, Лиза вдруг чувствует острый приступ жалости к нему: он похож на дворового котенка, чья мать умерла.

Лиза сворачивает окошко видео, бережно обтирает телефон от снега – кажется, с ним все хорошо, промокнуть не успел. Уговаривая себя, что нужно проверить, хорошо ли он работает, Лиза пробует зайти на портал агентства. Это привычное действие, оно всегда успокаивает, но, не обнаружив на своей страничке никаких новых адресов – успел ли Владимир Сергеевич нажаловаться на Лизу? знают ли в агентстве, что ее ищет полиция? – Лиза торопливо захлопывает портал и гуглит еще раз.

Ян Евгеньевич Пахомов – сколько их, Янов Евгеньевичей? Есть Пахомов Павел Владимирович, специалист израильской клиники “Хадасса” в Москве. Есть Пахомов Алексей Евгеньевич, должник по алиментам. Брат? А вот и интервью. Ян Евгеньевич Пахомов о своей маме, Людмиле Николаевне: воспитала одна; все детство по больницам; что было бы, если бы не она.

Ошибки быть не может. Других Янов Евгеньевичей Пахомовых гугл не знает, и это значит, что либо нужный ей Ян Евгеньевич давно умер и выпал из цепких лап агрегаторов, либо этот аккуратно причесанный блондин в коричневом пиджаке поверх коричневой же футболки, который застыл на картинке, внимательно глядя куда-то мимо зала, и есть Ян Евгеньевич Пахомов. Адрес в таблице принадлежит его маме. А музыка, которая забрала Лизу, дело его собственных рук.

Лизе срочно нужно услышать эту музыку еще раз. Перед тем как нажать на треугольник пуска, она озирается – куда это ее занесло? Улица Парковая. Если свернуть сейчас налево и долго-долго идти по узкой дорожке, уворачиваясь от машин, то впереди появится кремовый, пахнущий изюмом и ванилью храм, а сквозь серо-коричневые голые ветки кустов выглянут серо-коричневые голые кресты Егошихинского кладбища. Лиза не пойдет туда, там слишком много неизбежности, слишком много людей со сморщенными лицами. Лиза пойдет прямо-прямо по Парковой, пока Парковая не станет улицей Достоевского. Бесит. Что за иезуитская манера – на ходу менять улице имя, кто так делает.