Одним из приглашенных был выпускник ЛГУ, молодой гебраист Л. Е. Вильскер[232]
, работавший в то время в ГПБ, который в том же 1953 году составил «Перечень этнографических материалов бывшей Еврейской секции» ГМЭ[233], собранных в разное время Пульнером. Несмотря на то что этот перечень был далеко не полным, он положил начало систематизации и описанию личного архива Пульнера и документов еврейской секции с последующей постановкой этих фондов на учет в научном архиве ГМЭ народов СССР. Как отмечает в своей статье хранитель секции рукописей АРЭМ А. Н. Копанева, «в 1960-1970-е гг. рукописные материалы музея были систематизированы и описаны согласно существовавшим на тот момент архивным правилам»[234] и стали доступны для исследователей.В апреле 1974 года с материалами Пульнера в НА ГМЭ народов СССР работал фольклорист А. Я. Виньковецкий[235]
. На основе этих материалов Виньковецкий написал биографический очерк о Пульнере на идише, опубликованный в 1975 году в журнале «Советиш геймланд»[236]. В этом очерке приведено описание отдельных документов из архива Пульнера, хранившегося в то время в 95 папках[237]. Интересно отметить, что Виньковецкий, явно ощущая себя экспертом в области иудаики, посчитал необходимым дать оценки некоторым работам Пульнера. Так, например, в листе использованных документов, вложенном в дело с уже упоминавшейся ранее рукописью «Элементы (пережитки) избранничества в свадебной обрядности у евреев в России (конец XVIII – начало XX века)», он оставил следующий комментарий, не лишенный некоторых оснований: «Статья содержит целый ряд утверждений сомнительного характера, и автор приходит к необоснованным выводам»[238].В этом же, сохранившемся с начала 1970-х годов, листе использованных документов зафиксировано лишь одно обращение к данной статье три года спустя, что свидетельствует о весьма ограниченном интересе к материалам Пульнера. Это можно объяснить «нежелательностью» иудаики в СССР в период «антисионистских кампаний» 1970-х годов[239]
. Впрочем, даже после перестройки, в первых неподцензурных монографиях о советской иудаике, опубликованных в России в 1990-е годы, Пульнер не упомянут вовсе или в лучшем случае удостоен лишь беглого упоминания[240]. Вероятно, такое отношение было связано с тем, что авторы этих работ причисляли его к представителям официальной советской «еврейской науки», негативно охарактеризованной ими как «тепличное растение, взращенное советской национальной политикой»[241]. Исключением являлась лишь статья известного антрополога и еврейского общественного деятеля И. И. Крупника, который среди прочего отметил ключевую роль Пульнера в формировании ряда еврейских этнографических коллекций ГМЭ и в организации выставки «Евреи в царской России и в СССР», работавшей в музее с 1939 по 1941 год[242].Впервые к материалам диссертации «Свадебные обряды у евреев» обратилась в конце 1990-х годов профессор Брандайского университета ЧаеРан Фриз (ChaeRan Freeze), работавшая над монографией «Еврейский брак и развод в царской России»[243]
. Судя по многочисленным ссылкам на диссертацию и на некоторые другие материалы Пульнера, отложившиеся в АРЭМ[244], этнографические сведения о еврейской свадебной обрядности оказались исключительно ценными для книги американской исследовательницы.Впоследствии к описанным в данной статье архивным материалам, в том числе и по еврейской свадьбе, обращались многие российские и зарубежные специалисты, опубликовавшие свои исследования о Пульнере и еврейской секции ГМЭ[245]
. Полная публикация текста диссертации станет новой страницей в дальнейшем изучении и популяризации научного наследия этого выдающегося этнографа.Музыка ашкеназской свадьбы: terra incognita
Музыка еврейской свадьбы, как и сам обряд, до сих пор остается практически не исследованной областью. Отношение к ней в какой-то мере является отражением подхода научного сообщества к еврейской музыкальной культуре в целом. С одной стороны, ее, безусловно, узнают, безошибочно выделяют среди других этнических традиций, с другой – постоянно подчеркивают ее несамостоятельность, неаутентичность, смешение в ней различных инонациональных элементов. Ее описывают как музыку «сплава» разнообразных музыкальных языков (fusion music), очевидно, предполагая, что сами «языки-доноры» представляют собой автохтонные, беспримесные феномены. В то же время периодически появляются охотники отыскивать следы ее влияния в различных областях музыкальной культуры: советской массовой песне, военных маршах, звуковых дорожках Голливудских фильмов.