Свадебный марш Мендельсона

— Все, о чем ты говоришь, справедливо. Справедливо для всех. А если я могу, я в состоянии сделать больше, а? Вот именно, сверхзадача. Нельзя, чтобы все сбывалось. Нельзя. Реальная, но несбывшаяся мечта — она делает жизнь осмысленной. Откроешь однажды газету — и вдруг обнаружишь с изумлением: вот оно как, для кого-то ты, живой, мыслящий, всего-навсего материал для среднестатистических данных. Построено, произведено, освоено, внедрено в производство. Но ведь я тоже жил, осваивал, внедрял. Мой индекс — Кирилл Волошин, мне тридцать лет. Я не хочу, чтобы меня кто-то суммировал. Не хочу!!!

Почему я усмехнулась? Наверное, от растерянности, от испуга. Да, да, всему виной — мой испуг, сказала первое, что пришло в голову:

— Они жили в эпоху Кирилла Волошина.

Как же ты посмотрел на меня! Не мог простить моей слепоты.

Заговорил спокойно, истолковал происходящее на свой лад и уже не говорил, а договаривал начатый разговор.

— Мне предлагают отличную работу. Проблемная лаборатория — пять тем на выбор. Ни о чем другом думать не могу. Вроде как болезнь, понимаешь?

— А я?!

— Ну при чем здесь ты? Существуют сферы, которые невозможно сравнивать.

— Понимаю. Но иногда приходится выбирать.

— Выбирать?! Зачем? Не надо ничего выбирать.

— Да, да, ты прав, но помимо твоего существует мое дело, моя работа. На какое место поставить ее?

— Твоя работа?

— Ну да, она существует.

— И слава богу. Почему ее обязательно ставить на какое-то место? В жизни должно быть что-то одно главным. Неужели ты этого не понимаешь?

Я бестолково кивала, хотя смысл сказанного вряд ли доходил до моего сознания. Мне все время казалось, наш разговор, он, конечно, очень нужен, но все это так, всякий разговор нужен… Люди собираются жениться. Надо же о чем-то говорить.

А может быть, все началось именно тогда, Кирилл?

Мы плохо привыкаем ко вторым ролям, тем более когда так старательно готовимся к первым.

Потом сыграли свадьбу, и жизнь закрутилась.

До двенадцати лет я жила в Смоленске. Я тебе рассказывала как-то. Хорошо помню городской парк. После войны он долгое время был заброшен. Парк одичал, зарос сорным кустарником и очень скоро превратился для нас в маленькую сказочную страну.

Развалины старых павильонов были немедленно переименованы в замки… Вовка Жариков, мой двоюродный брат, был неистощим на выдумки. Ему в тот год исполнилось четырнадцать. Вовка придумал игру в графа Монте-Кристо. Мы изнывали от нетерпения, никак не могли дождаться конца уроков. Но вот звонок, и мы сломя голову несемся в замок Иф, где будем разыгрывать в лицах нашу маленькую тайну. Мальчишки редко водились с девчонками… Но Вовка сказал, что играть в графа Монте-Кристо без девчонок нельзя… Витька Седых обозвал Вовку бабником и тут же сказал, что он ему ни вот настолечко не верит. Какой же Вовка граф, если без девчонок не может. Тьфу! Вовка покраснел и велел Витьке заткнуться, иначе он вызовет его на дуэль и сейчас при всех заколет. «Псих», — сказал обиженный Витька. Однако больше ничего говорить не стал.

Замком Иф считалась старая карусель. Вовка вносил смелые изменения в игру. По его замыслу, графа Монте-Кристо освобождают друзья, среди которых была Барабанщица Сильва. Почему Сильва да еще и барабанщица — никто не знал. Я заплакала… Мне очень хотелось быть графиней. «Дура, — Вовка сплюнул сквозь зубы. — Сильва — прославленный пират — гроза морей…» Я подумала и согласилась. И тогда стали возмущаться мальчишки. Они обозвали Вовку задавакой и сказали, что он хорошие роли раздает родственникам и подлизам.

Наконец все устроилось, запустили карусель. Где-то достали солидол и смазали им поворотный круг. Теперь карусель медленно, с какими-то жалобными скрипами плыла мимо нас. По Вовкиной команде мы должны были прыгнуть на карусель и освободить графа Монте-Кристо. И я тоже должна была прыгнуть и кричать при этом: «Пираты, за мной!» Карусель качнулась и пошла быстрей. Вовка махнул платком и сказал:

— Хоп!!

И тут все мальчишки стали свистеть и прыгать в свободные люльки. А я стояла на земле и кричала: «Пираты, за мной!»

Мальчишки крутились на карусели, смотрели на меня и смеялись… А Витька Седых даже сплюнул сквозь зубы: «Так ей и надо. Графиня — пшик!» Конечно, будь я на карусели, Витька очень даже поплатился бы за свои слова, но я не могла вскочить на круг. Ось была сильно погнута, карусель плыла очень высоко.

Мы возвращались домой вместе. Я всю дорогу плакала. Вовка шел рядом и все старался утешить меня.

— Не хнычь, — говорил Вовка. — Я этому Витьке еще устрою Ватерлоо.

Прошло столько лет, но я по-прежнему вспоминаю нашу игру и мою неудавшуюся роль.

* * *

К нам часто наезжали ребята. «Перевалочный пункт», — шутил Миша. А я радовалась, ребята не забывают нас.

Мы собирались вместе и, сами того не замечая, проговаривались, что жалеем нашу прошлую жизнь, скучаем без нее.

Каждый приезжал со своими заботами, они до невероятности были разными, но уважение к этим заботам было всегда однозначным. И каждый в меру своих сил не просто высказывал к ним отношение, а разделял их.