Думаешь, он обиделся? Расхохотался мне прямо в лицо, да так громко, что неудобность своего положения почувствовал я, а не он.
— Парнишка, отчего ты такой хмурый? Хочешь совет?
У меня его советы вот где сидят, но я молчу.
— Дальше видит тот, кто умеет закрывать глаза. Ничего афоризм, а?! Да, чуть не забыл. Я тебе тут работенку одну припас. Глянь по диагонали.
— Некогда, — отмахиваюсь я.
— Парнишка, ты меня обижаешь, одним глазом.
Ливеровский прилипчив, от него двумя словами не отделаешься.
— Давай!
Пролистал объяснительную записку, заглянул в чертежи.
— Не понимаю. Лесохимик, а занимаешься лесоэксплуатацией. Зачем?
— Всякая идея требует выхода.
— Но здесь нет ничего нового. Впрочем, я — дилетант.
— Разве мой метод похож на какой-то из прежних?
— Поставить человека с ног на голову еще не значит сделать его другим. В таком положении он для нас попросту непривычен.
— Ну знаешь ли… Твой максимализм… — Ливеровский пожимает плечами. — Мы живем не в вакууме, нас окружают люди.
— Спасибо, ты меня просветил.
— Брагин пригласил тебя — это редкая удача. Просто так вот проснулся и решил: приглашу Волошина.
Это было уже слишком. Он не просто требовал от меня взятку, он предупреждал: днем ранее такую взятку я дал тебе.
— Ты хочешь сказать… — Какой-то спазм мешал мне говорить. Я все время трогал горло рукой, словно проверял, мое ли это горло.
Ливеровский улыбался радушно, безапелляционно:
— Да… да… да!!
— И этот кто-то… ты?!
— Парнишка, у тебя ум Сократа. Всего два слова на ученом совете. Работа не похожа на все прежние.
— Ты же слышал, я — дилетант.
— Возможно, — согласился Ливеровский, — но ты еще — ученый секретарь. Два слова, парнишка.
Надо бы рассмеяться, вытолкать его за дверь, а я не могу. Бормочу что-то невнятное, сам себе противен.
— Процветающий рационалист просит помощи у идеалиста-неудачника. Нонсенс.
Ливеровский мгновенно сложил руки:
— Милый, костюмы шьют из шерстяных, а не из высоких материй. Абстрактная формула «быть или не быть» — удел неврастеников. «Быть» — может лучше, «быть» — может чуть хуже. «Не быть» — не может.
Он ушел, а я сижу и думаю, кто же из нас прав. И вообще, Ливеровский — эпизод или суть жизни? Легче всего бросить упрек: приспособленец, калиф на час. А если не на час?
Теперь о твоем письме.
Да, я молчал. Почему? Искал себя. Приходили и уходили друзья, смешливые и восторженные. Они порождали иллюзии. Я тоже не топтался на месте, у меня многое было сделано. Но не существовало главного — результата конечного итога поиска. А без него любая декларация была чуть лучше шестой главы из ненаписанного Мишкиного романа.
Мой закадычный друг Мишка. Блуждающая звезда моей юности. Какими чарами ты обладал? Какими силами подчинял себе всех?
Я приходил домой и слышал твои остроты, включал магнитофон — меня преследовали твои песни. Меня приглашали на день рождения и просили быть непременно. Не потому, что виновник торжества был тому причиной. Нет. Обещал приехать Мишка.
Вижу тебя так отчетливо, будто стоишь ты передо мной и нас не разделяют эти четыре года. Встречались на той неделе, ну, может, месяц назад. И ссоры не было. И у нас с тобой все, как и раньше. Стоишь, глаза чуть-чуть отекли, ты устал. Я слышу твой смех, хрипловатый, свистящий голос.
— Человек нарасхват, недурственно, в этом что-то есть, а? Живешь и знаешь — тебя кому-то не хватает. Мечутся люди, волнуются люди, спрашивают без конца: «Где Мишка? Куда он пропал? Михаил Савельич сегодня будет?» Подумаешь обо всем этом, и становится тебе не то чтобы радостнее, нет. Спокойнее, наверно: живешь не зря.
Ты ждешь моего одобрения, а я молчу.
— Не согласен? — спрашиваешь напрямик, а злые огоньки уже пританцовывают где-то в самой глубине темных внимательных глаз.
— Не согласен, — отвечаю я. — Человек нарасхват. В этом существует какая-то ложность. Чего здесь больше: твоей незаменимости или твоей удобности? А вдруг так — человек на потребу, человек удобный? Могут быть удобные ботинки, удобная постель, стул. Масса удобных вещей… Их можно убрать в карман, продать, подарить.
— Ты мне завидуешь, — говорит Мишка очень убежденно, будто я в самом деле ему завидую.
Мишка отворачивается, я вижу, как ходят желваки по тугим щекам. Почему он не наорет на меня? Мои слова справедливы, но они горьки, горечь привычно выплевывать. Мишка крутнулся на каблуках. В голосе безразличие, лень.
— Нужно петь — я пою. Нужно играть на гитаре — я играю. Нужно рассказывать анекдоты — я незаменим. Нужны магнитофонные записи — у меня лучшая коллекция. Ты отказываешь человеку в достоинстве быть современным.
— Ты не современный, Мишка. Ты ко времени.
Этого разговора не было, и, может быть, никогда не случится. Такое впечатление, словно мы разругались заочно.
Так и останется его стоэтажное «я» при нем, мои верования в призрачность этого строения — при мне.
Ах, если бы наши прегрешения мы научились замечать накануне! Ну да, кому нужны эти восклицания.
Будешь у Савицких, передай от меня привет.
До встречи. Кирилл.