Свадебный марш Мендельсона

«У меня есть идея, — сказал ты. — Давай покончим с инфантильной путаницей. Приятно сдавать пальто на один гардеробный номер. Я прошу вашей руки. Тебе холодно? Да? Дай, согрею руки твои».

Тепло дыхания, губ тепло. Я плакала, плакала от счастья… Забудем, забудем, забудем.

Что я мог ответить ей? «Два года жизни вопреки самим себе создали другую жизнь. Есть жизнь, есть человек, его характер, проявившийся в этой жизни «вопреки», тоже есть. Время необратимо, мы можем лишь продолжить наши отношения, но у нас всегда будет в тылу два года нашей жизни «вопреки». Два года крушений иллюзий, два года крушения надежд. Счастье прекрасно не самим счастьем, а стремлением его достичь». Я думал так, но слова мои странным образом не согласуются с мыслями, и говорю я совсем иные слова:

— Папа святой человек, береги папу.

— Мы будем встречаться? Как я узнаю, где ты?

— Нам надо сосредоточиться, понять, чего мы хотим. И тогда наши поступки обретут ту степень разумности, которая поможет нам жить. Знать, чего не надлежит делать, еще не есть познание того, что делать следует. Не провожай меня.

Мои поступки — следствие порыва. Уже открыта дверь, и тянет сквозняком. Одной ногой я за порогом, в другой жизни, в мире иных ощущений, иных страстей. Я еще не знаю точно, куда иду.

Слов нет, пропали слова. И лишь фраза, ее фраза вдогонку:

— Мне ждать, или я свободна?!

* * *

Когда участковый Пантелеев приехал на центральную усадьбу колхоза имени Кирова, его там ждали странные новости.

Ранним утром объявился механик Федор Колосков, был он крепко выпивши и по этой причине крайне разговорчив. Рассказ Колоскова, по-пьяному бессвязный, пересказал участковому колхозный бухгалтер.

Колосков требовал Пантелеева, бил себя в грудь, заваливался на стол и громким шепотом пояснял:

— Пущай Пантелеев платит наличными. Я ему коня найду.

Пантелеев Колоскова разыскал, велел разбудить его. Отчасти протрезвевший Колосков ничего вразумительного сказать не смог:

— В степу видел коня.

Когда Пантелеев пробовал уточнить, где именно, Колосков путался и всякий раз называл новое место.

Пантелеев мрачно поглядывал на осевшее почти до земли небо (дождь лил не переставая), в голове ворочались невеселые мысли. Он представил себя засевшим в такую вот погоду на плывущей маслянисто-черной дороге. Не только представил мысленно, но и ощутил физически пронизывающий холод, тяжесть отвердевшей одежды и уже наверняка заключил:

— Куда ехать-то, куда? В такой степи утонуть можно.

Пантелеев устало вздыхал, разглядывал неприязненно обмякшее в пьяном сне лицо Колоскова, зло тряс его за плечо, с истошной настойчивостью взывал к оглохшему разуму:

— Эй, Колосков, да проснись ты, зараза! Какой масти конь-то, углядел?

Колосков, не открывая глаз, мотал головой, дарил в ответ сонное мычание:

— Белесый.

— А может, это снегом его припорошило? — допытывался Пантелеев.

И Колосков легко соглашался:

— Можа, и снегом.

Разговор с Колосковым Пантелеев записал в тетрадь, перепечатал его. Требовать от Колоскова подписать свои показания Пантелеев посчитал ненужным. В таком состоянии Колосков мог расписаться на чем угодно — на газете, на оберточной бумаге.

Пока Пантелеев раздумывал, как ему поступить дальше, объявился механик Силин. Силин увидел участкового, выходящего из колосковской избы, увидел и решительно двинулся ему навстречу.

Пантелеев Силина недолюбливал, знал его скандальный характер, не в меру громкий голос и сейчас, заприметив механика, пожалел, что не ушел минутой раньше. Теперь уходить было неудобно. Пантелеев прислонился к дереву, посмотрел на часы. Ему хотелось, чтоб Силин заметил этот жест, чтоб поторопился.

— Ну понятно, понятно! — орал Силин с той стороны улицы. — Тебе некогда, ты при деле. Это мы здесь всех мастей шалопуты. Коровам хвосты вертим да козам бороды стрижем.

Силин по-свойски пнул калитку ногой, да так сильно, что едва не сорвал ее с петель, отчего грязь, налипшая на сапоге, долетела до колосковской веранды и дружно стеганула по стеклу.

— Желаю помочь розыску! — рявкнул Силин и твердо подтолкнул Пантелеева назад к колосковской избе.

Розыску Силин не помог. Показания Колоскова назвал трепотней.

Колоскову действительно мерещился конь, подтвердил Силин, и он, Колосков, приглашал его, Силина, в этом убедиться. Однако он, Силин, хотя и имеет зрение на полную единицу, ничего интересного углядеть не смог. Колосков был выпивши, а потому он, Силин, просит считать увиденное Колосковым зрительным обманом, или, по-научному, галлюцинацией. Все это Силин продиктовал размеренно, заглядывал Пантелееву через плечо, убеждаясь, насколько точно участковый записывает его показания. Затем взял у Пантелеева карандаш, послюнявил его, перечитал написанное, отступил две чистые строки и сделал самостоятельную запись: «Все изложено в точности, с моих слов. Силин».

Пантелеев звонить в район передумал. Донимавшие его сомнения после разговора с Силиным стали еще определеннее. Зная неспокойный характер майора, Пантелеев был почти уверен: Гнедко прикажет начать розыск немедленно и в этот розыск пошлет именно его.