Свечка. Том 1

Сила этого человека ощущалась при первом на него взгляде, и при близком общении это ощущение не пропадало, а только усиливалось.

Сила подлинная, нутряная, несгибаемая! И такие природные данные переводились попусту на всякую чепуху вроде этой молитвы, как будто без нее нельзя было чаю попить, на все эти иконы и поклоны.

Полно глупостями-то заниматься, мужик!

Сорви с себя бабий наряд, сбрей бороду, подстригись, надень китель и галифе, стань мужчиной, с которым и на футбол можно сходить, водочки выпить и в баньке попариться, поговорить на разные темы, в том числе не для женских ушей. Но это, впрочем, не главное… Главное – каких вместе можно было бы наделать дел, и не где-то там, и не вообще, а здесь, в «Ветерке» – серьезных конкретных дел! Тут ведь, если по-хорошему – начать и кончить. Понятно, высокого звания новичку никто не даст, но должность Челубеев гарантирует! Вплоть до своего зама или хотя бы Кума, по большому счету ни Шалаумов, ни Нехорошев давно уже не тянут.

И мы бы с тобой…

Челубеев так об этом задумался и даже размечтался, что подавился и закашлялся, однако враги-антагонисты сочувствия не выразили, никто по спинке не похлопал, все сделали вид, что не заметили.

Интересно, что случилось бы с Маратом Марксэновичем, узнай он, что в то же самое время думал о нем о. Мартирий.

А думал он примерно то же самое, только в противоположном направлении.

Прикрывая взгляд мохнатыми бровями, о. Мартирий смотрел на Челубеева и рассуждал про себя: «Содрать бы с тебя все эти околыши и погоны, вместе с мундиром содрать, только сапоги оставить, обрядить в простой подрясник, подпоясать пояском и… в монастырь! – с молитвой, постом, послушанием. Эх, какой инок получился бы уже через год!» Сказано в Писании: «Царство Небесное силою берется» – но где она в наше время, сила, пойди найди. Такие, как Челубеев, до зарезу нужны православию, именно в монастырской жизни нужны, где сегодня не сила в кучку сбивается, сила вообще кучковаться не любит, а физическая немощь, духовная шаткость да в придачу тот или иной порок…

Глядя на Челубеева, о. Мартирий легко представлял его монахом – статным, широкоплечим, сильным, с русыми волосами до плеч и с такой же бородой в пояс – загляденье, а не монах! Была для о. Мартирия еще одна немаловажная составляющая желательности подобного жизненного выбора – несомненные организаторские способности этого сидящего под портретом антихриста сильного человека. Были в их монастыре молитвенники, случались постники, наблюдались исповедники, но организаторов не было и в помине. Нужен был Челубеев русскому монашеству, ах, как он был ему нужен!

Юлечка чай не пила – ухаживала за гостями, оставаясь при этом сосредоточенной и напряженной. Она и предложила тему для разговора, не такую уж в русском чаепитии редкую, едва ли не обычную.

– Можно задать вам вопрос? – обратилась она к о. Мартирию, волнуясь и одновременно справляясь с волнением. – Сегодня очень многие говорят о конце света, и мнения высказываются самые разные: одни говорят – будет, другие – не будет, вот я и хотела бы от вас услышать точный ответ: «Будет или нет?»

«Так вот про какой конец света ты говорила», – вспомнил Челубеев, глядя на племянницу, и вновь развеселился:

– Вот так-так, Юлька! Конец света… Да тебе-то что до него?!

Хмуря бровки и морща лобик, Юля вскинула на дядю строгий взгляд и объяснила:

– Между прочим, дядя Марат, у меня на руках маленький ребенок.

– Ванюшка, – понимающе кивнул Челубеев и улыбнулся.

– «Горе же непраздным и доящим в тыя дни», – кивая, сообщил о. Мардарий и горестно вздохнул.

– Что вы сказали? – заинтересовалась Юля. – Переведите, пожалуйста.

– Горе беременным-нат и питающим сосцами-нат, – перевел толстяк и покраснел.

Двадцатилетняя женщина восприняла евангельский текст буквально и объяснила:

– Нет, я уже давно не кормлю грудью. Да и не кормила почти. Сначала был мастит, а потом молоко пропало. Так что Ваня у меня искусственник. Но все говорят, что это даже лучше. Искусственники в жизни более самостоятельные.

– Серьезный парень, – подтвердил Челубеев слова племянницы.

– Вы так и не ответили, – требовательно обратилась секретарша к о. Мартирию. – Будет? Или нет?

Но, вместо того чтобы отвечать, о. Мартирий глянул вдруг прямо и строго и сам спросил:

– Крещена в православии?

– Нет, – дрогнувшим голосом ответила Юля – ее напугал даже не вопрос, а то, как он был задан.

– А ребенок?

Тут к Юле уверенность вернулась, и она ответила с чувством собственного достоинства и даже превосходства.

– Нет, конечно. Разве я могу за него это решать? Вырастет – решит сам.

Челубеев одобрил про себя племянницу: «Молодец, девка! Так держать!» – и с интересом посмотрел на монаха, как тот прореагирует.

О. Мартирий прореагировал, как всегда, неожиданно. После ответа молодой женщины он вдруг потерял к ней интерес, словно не видя ее больше и не слыша.

– Нет, скажите! – потребовала Юля и даже ножкой, обутой в высокий сапожок, топнула – женское упрямство и женское кокетство всегда ходят рядом.

– Будет, – буркнул о. Мартирий, не глядя на собеседницу.