Она хотела было позвонить подруге Таре и рассказать ей всю эту ужасную историю, но не смогла решить, вынесет ли разочарование еще одного человека, которого любила и которым восхищалась. Поэтому Жюстин заперлась в квартире, выживая на скудных запасах из холодильника и кладовой.
Вскоре подошел к концу запас сухого молока, из-за чего чай и кофе потеряли свою былую привлекательность, а затем в морозильнике закончился хлеб, что сделало приготовление тостов невозможным. В морозильнике не было ничего, кроме форм для льда, в холодильнике закончились яйца и йогурт, а во фруктовой корзине валялся последний апельсин, стремительно превращающийся из оранжевого в плесневело-зеленый. В конце концов Жюстин была вынуждена столкнуться с реальностью, что выразилось в необходимости пойти на поиски пропитания.
Солнечные очки куда-то задевались, и когда Жюстин вышла на улицу, после стольких дней, проведенных в полутьме, сияние яркого летнего солнца ослепило ее. Некоторое время она стояла на крыльце, моргая. Когда, наконец, ее зрение восстановилось, она заметила маленький фургон для переездов, стоящий перед входом в уродливую многоэтажку из коричневого кирпича, с распахнутыми настежь задними дверцами.
Двое мужчин таскали упаковочные коробки, а третий составлял их плотными штабелями.
Она сразу поняла, что происходит. Почувствовала нутром, еще до того, как увидела знакомый двухместный диванчик, занявший место у дальней стены фургона. Увидев Ника, вышедшего из подъезда с чемоданом в каждой руке, Жюстин внезапно захотела подойти к нему, поговорить, объяснить все. Но желание развернуться в другую сторону и побежать прочь по улице оказалось сильнее.
Когда Жюстин вернулась с покупками, фургона уже не было. Поднявшись в квартиру, она открыла шторы и увидела именно то, что ожидала увидеть: Квартира Ника Джордана была почти пустой. На месте ковра пшеничного цвета осталось лишь грязно-зеленое напольное покрытие. В ванной комнате снова не было занавески. А на бетонном полу ее балкона лежала переброшенная с соседнего балкона корзина-почтальон. Струна, соединявшая две квартиры, исчезла. Была ли она развязана – или обрезана – Жюстин не знала.
Перекресток
Тэнзи Бринклоу стояла в проходе в комнату ожидания ее кабинета. С планшетом в руках, в сдвинутых на кончик носа очках, она, чуть нахмурившись, рассматривала список сегодняшних пациентов.
– Джайлс Бакли, – объявила она.
Под ее взглядом поднялся со своего места, одновременно поправляя подтяжки, высокий мужчина. Она встретилась с ним взглядом, и на лице ее промелькнуло подобие улыбки.
– Берегите голову в проходе, – посоветовала она и двинулась по коридору в свой кабинет.
Кабинет ее был обставлен мебелью в строгом стиле, из кожи и полированного дерева. Тэнзи была не из тех, кто ставит фото детей в серебряных рамочках или перекидные календари с глупыми шутками на стол. У нее, конечно был запас платков, но она держала их в ящике стола.
В ответ на ее приглашающий жест пациент сел. Она тоже заняла свое место. Открыла папку и сложила пальцы без колец домиком над бумагами, лежащими внутри.
– Давайте перейдем сразу к делу, хорошо, мистер Бакли? – предложила она. – Ваша опухоль доброкачественная.
– Извините?
– Это хорошие новости, мистер Бакли. Опухоль доброкачественная. Просто она довольно неудачно расположилась в вашем легком. Отсюда одышка, хрипы и кровь при кашле.
Она говорила еще какое-то время, о хирургическом вмешательстве, о его рисках, о времени на восстановление, но при этом Тэнзи видела, что мистер Бакли не совсем здесь. Он сидел, уставившись на ладони своих огромных рук. Иногда он едва заметно качал головой, словно пытаясь отмахнуться от надоедливого насекомого, запутавшегося в волосах.
– Мистер Бакли? – окликнула Тэнзи. – У вас есть ко мне вопросы?
Он, нахмурившись, посмотрел на нее.
– Что мне теперь делать?
Тэнзи моргнула. Ей не каждый день удавалось обрадовать кого-то хорошими новостями, но этот бедняга выглядел скорее озадаченным, чем обрадованным.
– Делать? Вы об операции?
Он ответил:
– Нет, нет. Не об этом. Я о том, что бы сделали вы, док? Если бы внезапно выяснили, что у вас впереди целая жизнь? Что она, в конце концов, полностью ваша?
– О, – растерялась Тэнзи. – Ну. Трудно сказать. Что вас… радует, мистер Бакли?
Он вытянул руки вперед и вверх, словно собрался жонглировать фруктами.
– Если бы вам дали второй шанс, разве не должны были бы вы сделать
В горле Тэнзи возник и набух комок. Непонятно почему она вдруг вспомнила о нежных руках Саймона Пирса, так сильно отличающихся от жестких даже на вид ладоней мистера Бакли. Ей показалось, что она ощущает прикосновения Саймона в нескольких местах одновременно.
– Так что бы
– Я бы купила «Альфа-Ромео». Кабриолет, – призналась Тэнзи вслух, удивив саму себя. А затем плотно сжала губы, чтобы наружу не вырвалась вторая часть ответа.
– Не та, – со смехом сказала Лаура. – Эта.