Связанные звездами

Жюстин изобразила смесь раскаяния и восхищения.

– Ого, – сказала она Дэниелу. – Это потрясающе. Потому что ты абсолютно прав.

Неужели ей показалось? Или накачанная грудь любителя спортзала в лице Дэниела действительно слегка выпятилась?

– Ладно, – сказал Дэниел. – Я рад, что мы к чему-то пришли.

Он еще не улыбнулся, но его лицевые мышцы явно двинулись в этом направлении.

– Хотя это было ужасно глупо с твоей стороны, – продолжил он, и Жюстин постаралась, чтобы раскаяние на ее лице стало особо заметным. – Ты, наверное, думала: «Это же просто гороскоп». И, знаешь, ты по-своему права. Это всего лишь гороскоп. Но Лео Торнбери – один из наших старейших и самых заслуженных авторов. Ты умна и, скорее всего, просчитала: вероятность того, что Лео когда-нибудь все узнает, стремится к нулю. Но, Жюстин, что, если бы он увидел журнал? Что, если бы заметил изменения, которые ты внесла? То, что ты сделала, крайне неуважительно. Не говоря уже о том, что это совершенно неэтично.

– Я знаю, – покаялась Жюстин. – И мне очень жаль. Я никогда больше так не сделаю.

– Поклянись, что так и будет, – потребовал Дэниел. – Потому что если ты это сделаешь, мне придется как минимум вернуть тебя на каторжную должность всеобщего помощника. Как максимум – попрощаться с тобой.

«Работа есть работа», – печально подумала Жюстин.

– Поэтому ты никогда не сделаешь это снова. И, дабы убедиться, что у тебя не будет даже соблазна, я предупреждаю, что, хотя и не стану рассказывать Генри о твоих редакторских экспериментах, обязательно скажу, чтобы гороскопу на этот месяц уделили особое внимание. Скажу, что мне нужна стопроцентная точность в наборе текста. И что я, возможно, это проверю.

– Кто еще знает об этом?

– Только ты и я, – успокоил ее Дэниел. – И, думаю, будет лучше, если все так и останется.

– Спасибо тебе.

– Тогда решено. – Дэниел взял ручку и рассеянно перечеркнул лист, лежащий перед ним. – И, Жюстин?

– Да? – обернулась она, страстно желая, чтобы он сказал что-нибудь, что угодно, подтвердив, что они провели половину выходных вместе, в постели. Что она ему нравится.

– У тебя есть все задатки отличного журналиста, – сказал Дэниел. – Не делай больше таких глупостей, ладно?

Просьба ее задела, хоть и была абсолютно справедливой. Она совершила глупость. Она совершила глупость, взявшись править гороскопы, и еще одну, когда связалась с Дэниелом.

– Не буду, – сказала она.

– Обещаешь?

– Обещаю, – подтвердила она. И она действительно так думала.

Вернувшись домой вечером, Жюстин чувствовала себя такой измотанной, что перед глазами плыл туман, а голова кружилась. Все суставы болели, и она не могла понять, жарко ей или холодно; щеки горели, но при этом ее била дрожь. Неужели она заболела? Нет, конечно нет. Это было бы ужасно не вовремя.

Она подошла закрыть шторы в гостиной и увидела на противоположном балконе Ника Джордана в сандаловом свитере и уггах из овчины: он вынимал оливковую ветвь из их корзины. Подняв глаза и заметив Жюстин, он улыбнулся, приложил одну руку к сердцу, а вторую протянул вперед, с зажатой в ней, на манер розы, веткой.

Жюстин открыла балконную дверь, и от прохладного вечернего воздуха задрожала еще сильнее.

– Это когда-то было оливковой ветвью? – спросил Ник.

– Это когда-то было неудачной попыткой извиниться.

– Я был в отъезде, – объяснил Ник, уронив ветку на свой балкон.

– Так далеко, что не мог ответить ни на один мой звонок?

– Может, и не так далеко. Но мне потребовалось время, чтобы обдумать тот наш небольшой разговор.

– Я правда сожалею, Ник. Обо всех тех глупостях, которые наговорила.

– Это были не глупости.

– Нет, глупости. И грубости. Я не должна была говорить всю эту чушь про водяные лилии. Я не контролировала свой язык.

– Со Стрельцами это случается.

– Я думала, что ты до конца жизни не станешь со мной разговаривать, – жалобно протянула Жюстин. В горле застрял болезненный ком.

– Эй, ты в порядке?

– Ага, я… похоже, не особо. Слушай, я не знаю, – призналась Жюстин. – Моя голова. А теперь и горло.

– Ты больна?

– Нет. Ненавижу болеть. Это скучно.

Ник покачал головой, давая понять, что считает ее безнадежной.

– Зайди внутрь и грейся. Я приду через секунду.

– Я в порядке, – отмахнулась Жюстин, но Ник уже скрылся в квартире.

Прошло не так уж много времени с тех пор, как она в последний раз видела Ника. Всего-то несколько недель. И все равно его появление у ее двери – после такого перерыва – заставило ее вспомнить одно немецкое слово. Unheimlich^[82]. Таким был Ник. Он был собой, только чуть больше, чем обычно, словно его, как картинку, обвели по контуру четкой линией или усилили насыщенность цвета до максимума. Unheimlich: незнакомый, но только если то, что незнакомо, в то же самое время знакомо до мельчайших деталей. Ей-богу, у немцев есть отличные слова.

Жюстин почувствовала запах сандала от свитера Ника и испугалась, что натворит очередных глупостей – например, бросится в его теплые объятия, расплачется и обо всем расскажет. О том, что Дэниел ее отчитал. О гороскопах. О…

– Ты и впрямь дерьмово выглядишь, – заявил Ник.