Своеволие философии

Приближался 1600 год. В католическом календаре он играл особую роль: постановление папы Бонифация VIII, принятое три века назад, обязывало католический мир встречать пышными празднествами начало каждого нового столетия. Но юбилеи в Риме устраивались чаще: сначала праздновали приход нового столетия, потом – пятидесятилетия и в конце концов – двадцатипятилетия. Вспомним, что на допросе в застенках инквизиции Бруно, рассказывая о своей жизни, заметил: «В 1576 году, следующем за годом юбилея…» Склонность тогдашних католических властителей к юбилеям объяснялась довольно просто – жаждой новых доходов за счет верующих, стремлением с помощью длительной предъюбилейной и юбилейной шумихи отвлекать внимание от экономических неурядиц и других внутренних проблем.

Подготовка к юбилейному 1600 году началась заблаговременно.

Впервые за годы правления Климента VIII Рим осуществил решительную политическую акцию – и это было, конечно, завоевание. К папскому государству насильственно присоединили до того независимый университетский город Феррару, интенсивная интеллектуальная и культурная жизнь которого после присоединения стала затухать, что называется, на глазах.

Руководствуясь политической аксиомой древнеримского господства, которая за полторы тысячи лет не успела устареть, Климент VIII распорядился, чтобы в юбилейном году народ получил больше, чем обычно, «хлеба и зрелищ». Глава католической церкви еще за три года до юбилея торжественно повелел: в праздничный Рим должны быть завезены большие запасы хлеба, согнан скот, должны быть открыты новые таверны и харчевни (имея в виду печальный опыт прежних юбилеев, папа не забыл упомянуть о необходимости торговать по умеренным ценам). В католическую столицу ожидались многочисленные послы, богатые туристы и бедные паломники, поэтому папа специально требовал позаботиться о пристанищах для гостей.

Однако довольно скоро из-за очередных неурожаев обнаружились трудности с продовольствием. Нищета, порожденная многолетней бесхозяйственностью, была усугублена стихийным бедствием, обрушившимся на предпраздничный Рим: сильные дожди вызвали повышение уровня воды в Тибре, а затем и наводнение. Вплоть до юбилейного года вечный город не мог оправиться от нанесенного ему стихийными бедствиями опустошения: население Рима и близлежащих районов в эти годы переживало особенно сильный голод (к тому же антисанитарные условия способствовали возникновению и распространению тяжелых эпидемий). Папистам пришлось даже перенести юбилейные торжества.

Итак, на «хлеб» римские правители не очень-то могли рассчитывать – и тем более грандиозный размах должны были приобрести юбилейные зрелища, тем тщательнее планировались «чудеса», долженствующие произойти именно в юбилейном году. Но и по части зрелищ официальный Рим переживал своего рода кризис.

Поэтому гвоздем юбилейных программ, скорее всего, могли стать помилования «гуманным» папой (по-латыни «clement» значит «милостивый») раскаявшихся еретиков – и, конечно, не мелкой сошки, не подставных фигур, каких инквизиция могла выбрать из числа своих агентов, но настоящих, подлинных, притом известных и, конечно, горько раскаявшихся грешников. Ясно, сколь идеально подходил бы Джордано Бруно для подобных замыслов, если бы он согласился на полное покаяние. Инквизиция уже предъявила ему тягчайшие обвинения. Она квалифицировала Бруно как злостного еретика и нарушителя священных правил, установленных для монашеского сана.

Важным обстоятельством было и то, что Бруно, мало известный в своей стране, успел прославиться в странах Европы. Папа и его окружение понимали: отречение мыслителя, притом выполненное публично и в соответствии с многочисленными правилами процедуры, как раз и могло бы украсить юбилейные зрелища, дать желаемый политический и идеологический эффект.

Несмотря на всю тяжесть «еретических заблуждений» Бруно, «милостивый» папа предоставлял грешнику выбор: «Если отвергнет их, как таковые, пожелает отречься и проявит готовность, то пусть будет допущен к покаянию с надлежащими наказаниями. Если же нет, пусть будет назначен сорокадневный срок для отречения, обычно предоставляемый нераскаянным и упорным еретикам. Да будет все сие устроено наилучшим образом и как надлежит». Действия инквизиции не оставляли сомнений в том, что ее «наилучшим образом» устроило бы «покаяние с надлежащими наказаниями»: кроме положенного сорокадневного срока инквизиция почти целый год предоставляла Бруно различные отсрочки, пытаясь вырвать у него безоговорочное признание.

Бруно была дана возможность составить подробные письменные «разъяснения».

С 14 января 1599 года, когда инквизицией были сформулированы, а затем переданы Бруно «восемь еретических положений», и до казни прошло больше года. Ноланец отчаянно боролся. Обвиняемый не подписывал отречения; он возражал против того, как были квалифицированы его «прегрешения».