Своя Беда не тянет

— Отрывайся! — крикнул я Беде и автоматически сунул руку в карман. В кармане я нащупал… самсу. Жирненькие такие пирожочки. Эх, не успел попробовать. Я опустил боковое стекло и метнул самсу в лобовик патрульной «вольвухи». Водитель ДПС так резко дал по тормозам, что, чуть не перевернувшись, новенькая «Вольво» закрутилась на дороге, как юла. В нее чудом не влетели другие машины, и я, для закрепления успеха запульнул в нее еще две жирные самсы. Одну я все-таки запихнул в рот, не смог удержаться.

Беда успела хорошо оторваться, она вцепилась в руль так, что, кажется, с ней приключились судороги. С каждым мгновением гайцы все больше отдалялись от нас.

— Ну, ты даешь, учитель! — заорала она.

— Да это не я даю, это девственница твоя дает! Надо же испечь пирожки размером и формой с боевую гранату!

— Что дальше? — спросила Беда.

— Дальше нужно сменить маршрут. Иначе гайцы по рации передадут, в каком направлении мы несемся, и там что-нибудь для нас придумают.

Беда кивнула, но было уже поздно. Впереди, на кольцевой развязке, где она собиралась свернуть в сторону, путь нам преграждала высокая и плотная стена. Мы летели в нее с неизбежной стремительностью, и была одна возможность ее миновать — взлететь.

— Руль на себя! Приготовиться на взлет! — заорал я, но как всякая баба, Беда сделала все по-своему. Когда расстояние до нашей ловушки стало таким, что стало понятно — это выстроенные в ряд две огромные фуры, она, не сбавляя скорости, вылетела на разделительную полосу и, пропахав неглубокий сугроб, нырнула в узкую щель между двумя «Уралами», также стоявшими поперек дороги. Я поставил ей пять и даже добавил плюс, учитывая, что мы ехали на ободе, и что она точно вписалась в узкий проем. Я видел, как за нами рванул патрульный джип, он попытался повторить наш маневр, но с грохотом застрял между «Уралами» как пуля в стенке. Гайцы накупили толстомордых джипов, а водить их не научились — ездят как с габаритами «шестерки». Развернувшись назад, я смотрел, как мы уносимся прочь от ловушки.

Беда прерывистым торможением снизила скорость и ушла в поворот, на какую-то заснеженную дорогу, где еле угадывалась колея. Она подозрительно хорошо знала все окольные пути.

— Ты куда? — спросил я.

— Тут можно срезать и выехать в двух кварталах от моего дома.

— Ты сдурела! Возвращаться туда, откуда мы сперли тачку? Давай к Ильичу, там нас никто не будет искать!

Но она закусила удила, и спорить с ней было бесполезно.

— Заткнись. Я в этом больше понимаю.

— Ну да, — вспомнил я, — вторая древнейшая! С криминалом накоротке! Куда нам — педагогам.

— Я это, не понял, ребята, вы кто — проститутка и сутенер? — подал голос Женька.

— Вторая, батя, это журналистика, — объяснил я.

Погони за нами не было. Беда сумела уйти, у нее опять куча очков, но то, что мы натворили, придется расхлебывать вместе, хочет того она или нет. И если британские сенаторы точно так же решают политические проблемы, то непонятно, почему Англия такая скучная, стабильная страна.

Мы притормозили в каком-то темном дворе, оставили там многострадальный «Ланцер» с простреленным колесом и двинули к дому Беды. Народу на улице поубавилось, толчки прекратились, и граждане вернулись в свои теплые квартиры. Женька вышагивал сзади, покорно и молча поджидая, в какую переделку он еще может попасть с учителем и журналисткой. Я не сразу заметил, что у Женьки руки в наручниках, просто удивился, отчего он их держит все время за спиной. Какая-то бабка шла мимо и буркнула:

— Ходют тут в кандалах! И где же охрана?

— Отступай, мамаша, я прикрою! — крикнул я, и она ускорилась, прижав к груди раздутую сумку.

Не доходя до своего дома, Беда приказала нам:

— Стойте здесь, я сейчас приеду.

Мы с Возлюбленным покорно остались ждать ее за углом дома, но она вдруг вернулась большими скачками и, запыхавшись, скомандовала:

— Ключи давай! Я отверткой не умею заводить.

Я покорно вручил ей ключи от «Ауди», и через минуту около нас притормозила моя родная, верная «селедка». И как я мог перепутать свою машину? У них даже цвет разный: моя вишневая, та белая.

До Ильича мы добрались без приключений. Нас больше не душил смех, мир перестал казаться веселым, а опасности нереальными.

Ильич открыл дверь голый по пояс, в кальсонах с оттянутыми коленками, и физиономией, на которой ясно читалось, что никаких гостей так поздно он не ждет.

— Ильич, — запыхавшись, прошептала Беда, протискиваясь в узкий коридорчик, — в прошлой серии мы тебя спасали, теперь ты нас спасай!

— А, ребята! Так вы кино снимаете! — заорал вдруг Возлюбленный, и заулыбался разбитым ртом.

Ильич с ужасом уставился сначала на его жуткую сине-красную рожу, потом на руки в наручниках. Троцкий молча нащупал на вешалке дубленку, натянул ее прямо на голое тело, поймал босыми ногами ботинки и выкатился из квартиры со словами:

— Вы уж тут без меня поснимайте, а я к Нэльке пошел.

Вот за что я люблю Ильича, так это за то, что он никогда не задает вопросов. И чем подозрительнее ситуация, тем больше он смотрит на нее сквозь пальцы.

* * *

— Дрянь трава, — сказала утром Беда, проснувшись.