Сволочь

— Тепер бачите, що сталося? — покачал головой один из милиционеров. — П’яна, то плаче, то сміється. Лається. І без документів.

— Куда вы ее ведете?

— У відділок при турбазі. Розбиратися будемо.

По их физиономиям, раскрасневшимся и блудливым, как у котов, было понятно, как именно они собираются разобраться с Тасей.

— Отделение отменяется, — заявил я.

— Це ж з якого переляку?

— С такого. Это моя девушка, понятно?

Тася перестала рыдать и удивленно глянула на меня.

— Що значить твоя? — спросил второй милиционер.

— То и значит. Я ее парень, она моя девушка.

— Чого ж ти її одну біля водоспаду кинув?

— Недоглядел. Поссорились мы. Тась, прости меня, я был неправ.

Тася ничего не ответила, продолжая изумленно меня разглядывать.

— Прощаешь? — спросил я.

— Прощаю… — ответила наконец Тася.

— Отпустите ее, мужики, — сказал я милиционерам.

— У нее, между прочим, отец в киевском горкоме работает, — влез Ярик. — А он, — Ярик ткнул пальцем в мою сторону, — вообще американец!

— Що ти нас лякаєш, — буркнул первый милиционер. — Подумаєш, київський горком. Київ далеко. Ще й американця якогось приплів.

— Он пошутил, — сказал я, нехорошо покосившись на Ярика. — Обыкновенный у нее папа. И я никакой не американец, а просто себе человек. Такой же, как вы. Только дурак, что с девушкой поссорился. Мужики, будьте людьми, дайте нам помириться.

Милиционеры переглянулись.

— Покарати б його, — молвил первый, — шоб дівчат у водоспада не кидав. А якщо б вона з горя в річку стрибнула?

— Я бы тоже прыгнул.

— Гаразд, — с неохотой сказал второй, — нехай забирає свою ляльку. Випити у відділку щось є? — спросил он у первого.

— Бутилка гари[37]є,— ответил тот.

— Ну, гара так гара. Зіп’єшся через цих закоханих… — Так мы пойдем?

— Та йдіть вже.

Мы повернули обратно к турбазе.

— Майкл, — сказала Тася, — это правда?

— Что?

— Что я твоя девушка?

— Давай сейчас не будем об этом.

— А когда?

— Когда-нибудь.

— И куда мы идем?

— На турбазу.

— А дальше?

— Посмотрим.

Возле турбазы нас поджидала остальная группа. — Все в порядке? — поинтересовался Серега.

— В идеальном.

— А что вообще случилось-то?

— Ничего особенного. Девушки засмотрелись на красоты водопада. Ладно, спокойной ночи.

— Майкл, — сказал Павел, — так ты к нам?

Я посмотрел на Тасю.

— Нет, — ответил я. — В другой раз.

— Ага, — кивнул Павел, — понятно.

— Американец! — крикнул Витя.

— Что?

— Пришли мне из Америки Статую Свободы.

— А жена твоя не приревнует?

— А жену мою я тебе в Америку отправлю…

— Договорились, — кивнул я. — Спокойной ночи.

Мы зашли в холл.

— Ну что, — сказал я, — по комнатам?

— По каким? — не понял Ярик.

— Я с Тасей — к нам, вы с Лесей — к ним.

— С какой стати ты тут распоряжаешься? — зло спросила Леся.

— Не нравится — можно наоборот. Мы с Тасей в ваш номер, а вы с Яриком.

— А если мне по-другому хочется?

— Можно и по-другому. Мы с Яриком идем к себе, вы с Тасей к себе. И спокойно спим до утра.

— Нет, — сказала Тася. — Майкл, я к тебе хочу.

— Тася, ты уверена? — Леся, прищурившись, посмотрела на подругу.

— Уверена, — с вызовом ответила та.

— Ты просто пьяная.

— Неправда. Я уже почти совсем трезвая.

— Смотри, не пожалей.

— Не пожалею.

— Леся, — вмешался я, — а чего ты, собственно, хочешь?

— Ничего, — ответила Леся, бросив на Тасю змеиный взгляд. — Идем, Ярик.

Осчастливленный Ярик изобразил мне на прощанье «викторию», и они с Лесей удалились. Мы с Тасей вошли в наш номер.

— Может, вина хочешь? — предложил я. — У нас, кажется, еще осталась бутылка.

— Нет, не хочу. Майкл, ты мне так и не ответил: я твоя девушка или нет?

— А разве обязательно быть чьей-то?

— А разве нет?

— Не знаю. Как-то нелепо всю жизнь быть чьим-то. Сперва ты чей-то ребенок, потом чей-то возлюбленный, потом чей-то муж…

— Так ведь это хорошо.

— Думаешь? А когда же быть собой?

— Разве нельзя принадлежать кому-то и быть собой?

— Нельзя. Или можно. Или можно, но я не умею.

Я присел на кровать. Тася села рядышком.

— Какой ты странный, — сказала она. — Такой вроде легкий, а на самом деле тебе тяжело.

— С чего ты взяла?

— Так мне кажется. Может, ты чего-то боишься?

— Боюсь.

— Чего?

— Щекотки.

— Если шутишь, значит, боишься. Я тоже боюсь.

— Чего?

— Многого.

— А больше всего?

— Очень боюсь терять. Наверно, потому что долго привязываюсь. А когда привяжусь, то уже не могу расстаться.

— С какой любовью привыкает к узам воздушный шарик со свинцовым грузом, — усмехнулся я.

— Что это?

— Не знаю. Так, бессмыслица.

— А ты не боишься терять?

— Нет. Когда теряешь — пространства становится больше.

— А на что в этом пространстве опереться?

— Не знаю.

Тася вдруг зажмурила глаза.

— Ты чего? — спросил я.

— Мне вдруг по-настоящему страшно стало, — проговорила она. — Представляешь: совсем пустое пространство, никого и ничего нет. Даже терять нечего…

— Глупенькая, — сказал я. — Человеку всегда есть что терять.

— Что?

— Себя.

— Если б я осталась совсем одна, мне было бы не жалко себя потерять. А тебе?

— Не знаю. Я вообще ничего не знаю. Я живу, как живется, и дышу, как дышится.

— А любить ты умеешь?

— Да, — кивнул я. — Умею.

— А меня ты любишь?

Я не ответил ей. Просто поцеловал. Впрочем, потом я сказал ей, что люблю ее. Даже несколько раз.