Сволочь

— Борзей в меру, — шепнул мне Чагин, но по его голосу было слышно, что он рад до чертиков. Глеб Рыжиков, прячась за его спиной, давился от смеха.

— Ну как? — кряхтя, поинтересовался замполит.

— Левый угол чу-у-уть-чуть повыше, — почти умоляюще проговорил я.

— Слушай, боец, — замполит, кажется, потерял терпение, — ты уже… как бы это сказать… утомил. Сколько нам еще держать этот. — тут он прибавил не совсем подходящее к празднику слово, — щит?

— Так ведь хочется, чтобы смотрелось идеально, — оправдался я.

— Короче, — сказал замполит, — сколько минут мы еще промудохаемся с этим… — он повторил полюбившееся определение, — щитом, столько ты, дирижабль гнусный, просидишь на гауптвахте.

— Хм. по-моему, уже ровно, — прикинул я, как бы советуясь с Чагиным.

— Идеально ровно, — подтвердил тот.

— Крепите, бойцы, — велел замполит глазевшим солдатам.

После того как щит был установлен, замполит, отряхнув руки и парадный мундир, приблизился к нам.

— Так, — проговорил он, глядя мне в глаза, — тренируем юмор по утрам?

— Товарищ подполковник, — вмешался Чагин, — Александр Иванович. Какой там юмор, они ж трое суток не спали. Посмотрите, он едва на ногах держится. Зато рисует первоклассно!

— Да, — задумчиво произнес замполит, — рисует первоклассно. И сволочь, кажется, тоже первоклассная. Ладно, пусть отсыпается с остальными. Потом подумаем, что с ним делать. А ты, майор, приведи себя в божеский вид, и чтоб как штык у меня к построению был готов!

Он развернулся и зашагал в сторону штаба.

— На последнем реактивном — в клуб и дрыхнуть, — велел нам Чагин.

— Товарищ майор, — сказал я, — спасибо вам.

— Потом поблагодаришь, — ответил Чагин, — когда со мной то же самое проделаешь, и я тебе таких пестицидов пропишу. Галопом в клуб! Остряки, бляха. Дети.

Дотащившись до клуба, мы с Глебом ввалились в будку киномеханика, где среди бушлатов, шинелей и одеял уже храпели вовсю Андрюха и Артурчик, наспех соорудили себе постели и заснули как убитые. Не знаю, сколько мы проспали, но разбудил нас жуткий рев вперемешку с руганью.

— Ты мудак, Васильков, стопроцентный, готовый к употреблению мудак! — гремел голос Чагина. — Где транспарант? Почему ты не сказал этим гремучим, бляха, упырям-художникам, чтоб намалевали гребаный транспарант? Что ты на меня пялишься своими коровьими глазами?

— Товарищ майор, — бубнил, оправдываясь, голос начальника клуба, — вы мне ничего про транспарант не говорили… Вы же сами с ними все время работали…

— Вот именно, бляха, работал! Целый майор вкалывает сутки напролет, а зажравшийся старлей пинает где-то. Ты думаешь, мне кто-то про транспарант сказал? Ни хрена. Меня только что отымели прямо на плацу. Начальник армейского политотдела нашему дивизионному эдак с укоризной: красиво, мол, все приготовили, Сергей Алексеевич, жаль транспарант на трибуне отсутствует. Ну, ты же знаешь, что за хмырь дивизионный начпо. Подзывает к себе Овсея, замполита нашего, щеки трясутся, где, говорит, транспарант, ебермудский подполковник? Тот рта открыть не успел, как уже стоял обосранный от каблуков до фуражки. Только начпо отошел — все дерьмо с него мигом слетело, подзывает меня, старого заслуженного майора. Тебе сказать, на что и во что он меня послал?

— Не надо, товарищ майор.

— Надо, товарищ старший лейтенант. Так вот, бляха, иди на тот же хутор семимильными шагами, чмо болотное, Васильков, сука, транспарант тебе по всему вестибулярному… — Чагин произнес еще несколько смачных абзацев с медицинским уклоном, после чего заключил: — Все, я пошел спать. Сам со своими хмырями-художниками разбирайся, товарищ начальник клуба.

Он удалился, громыхая сапогами, а спустя минуту дверь в кинобудку с треском распахнулась, включился свет и раздался бездарно имитирующий свирепость голос Василькова:

— Дрыхнем? Массу топим? А ну, подъем!

— Че надо? — недовольно и сонно пробурчал Андрюха.

— Ты мне еще повякай, Окунев… Завтра же с ротой на плацу будешь асфальт месить. Через двадцать секунд наблюдаю, как все построились в коридоре.

— С автоматами? — поинтересовался Глеб.

— Зачем с автоматами?

— Чтоб мы могли застрелиться в конце вашей пламенной речи.

— Время пошло, — коротко бросил начальник клуба.

Невыспавшиеся, мы кое-как выползли в коридор.

— Отлично, — резюмировал Васильков. — Охрененно харизматичные личности. И это советские солдаты, краса и гордость Родины, гроза и ужас мирового империализма.

— Не очаровывайте нас комплиментами, товарищ старший лейтенант.

— Рыжиков, закрой пасть. Я вас сейчас очарую. Где транспарант?

— Какой транспарант?

— Который должен был висеть на трибуне. Из-за которого начальник политотдела штаба отымел нашего начпо, начпо — замполита, замполит — Чагина, а Чагин, сука, меня. Крайнего нашли? Вот вам крайний! Хмыри, ублюдки, полотенца вафельные… — Васильков задвинул непривычную для себя тираду. Ругался он неумело и неинтересно.

Внезапно откуда-то выскочила Юлька и весело завертелась у меня под ногами, тычась мордой в сапог.