– С тобой дети… значит, мы уедем сейчас, а Никострат пусть приедет когда сможет, – наконец сказала Поликсена моей матери. Она оглядела нас: и всем стало ясно, что мы будем слушаться ее еще больше, чем слушались моего отца.
Глава 5
У моей бабки оказалась красивая расписная барка из кедра – она объяснила нам, что это ее собственное судно; и я, помнится, удивился, откуда она такая богатая. И неужели в Египте женщинам позволено владеть и распоряжаться столь значительным имуществом, а не только приданым, как у нас?
Гребцы на этой барке были все египтяне – и они, надо сказать, не походили на рабов, какие обычно гребли на наших судах: крепкие, с черными волосами и глазами, с телами как будто из черной бронзы, эти молодцы не удостоили нас ни словом, разговаривая только со своей хозяйкой. Они даже не смотрели на нас; но мне так и казалось, что если один из эллинских гостей госпожи Поликсены оскорбит кого-нибудь из этих слуг, тот не задумается разбить ему голову своим веслом.
Однако мы все вели себя смирно: нас охватила вялость от непривычной жары, а однообразие египетской природы и мерный плеск весел погружали нас в оцепенение. День за днем мы плыли на юг, и становилось все жарче, так что дневное время мы чаще всего проводили, валяясь на циновках на палубе и истекая потом. Гребцы посматривали на нас с презрением; а один из домашних слуг бабки Поликсены, египетский мальчик, обмахивал нас опахалом – это больше не казалось мне роскошью…
Но вечером третьего дня, когда мы причалили напротив какой-то деревушки и речная свежесть вернула всем силы, я отважился пробраться в каюту, к бабушке. В каюте ночевали она и моя мать с сестрой: слуги и я, мальчик, ложились снаружи. Однако я знал, что Гармония упросила маму прогуляться с ней по бережку – размять ноги после этих бесконечных часов, которые мы провели, сидя или лежа на палубе.
Бабушка сидела на постели и расчесывала перед сном свои черные волосы; но моему приходу она, казалось, вовсе не удивилась. Поликсена обернулась ко мне с улыбкой.
– Входи и садись, Питфей.
Мне опять показалось, что она отдает приказание, которого невозможно ослушаться… Но меня слишком разбирало любопытство, чтобы я испугался этой ее манеры на сей раз. Я опустился на подушку у бабушкиных ног.
– Госпожа… Я хотел тебя спросить…
Поликсена поощрительно кивнула.
– У тебя правда есть сын, которому одиннадцать лет?
– Правда, – ответила бабушка. – Его имя – Исидор, оно эллинское и значит «Дарованный Исидой». Ты знаешь, кто такая Исида?
– Да, – быстро ответил я, радуясь своему знанию. – Это великая богиня Египта, жена бога Осириса.
Бабушка улыбнулась.
– Исидор очень умный и серьезный мальчик… думаю, вы можете стать друзьями.
Я, честно говоря, весьма в этом сомневался; но, разумеется, не возразил. И этот неведомый Исидор, ее сын, был мне не особенно интересен. Мне хотелось расспросить бабушку о многих других вещах.
Но тут вдруг открылась дверь каюты с другой стороны, и к нам заглянула мать. Я редко так досадовал на ее появление: мне стало ясно, что в присутствии матери откровенно побеседовать с бабушкой не выйдет. И, более того, – мне показалось, что лицо Эльпиды выражало предостережение: будто она просила свекровь чего-то не разглашать.
– Питфей, что ты тут делаешь? Тебе давно пора ложиться, – сказала моя мать.
– Я как раз собирался, – ответил я, проворно поднимаясь: я наловчился вставать не медленнее других, даже без палки. Подобрав свой посох с пола, я поклонился бабушке и матери и вышел.
Когда я закрыл дверь, то не сразу отошел от каюты – и мне показалось, что я услышал быстрый спор с другой стороны: бабушка и мама говорили горячо, но замолкли почти сразу. Я удалился, ощущая, как горят мои щеки… словно я разными способами пытался выведать у взрослых что-то постыдное. Я лег на свою циновку на палубе; и еще долго ворочался, прежде чем заснуть.
Я больше не подходил к бабушке – до самого конца нашего пути; и она сама не искала моего общества, однако часто уединялась с моей матерью. У них было явно много общего, и они были крепко привязаны друг к другу: я даже начал ревновать, не привыкнув, что матушка пренебрегает мной.