Сын игромана

– Кира Михална? – встрепенулась Валя. – Здравствуйте, Кира Михална, это я!

– Что с тобой, Валентина? – вскинулась чуткая старуха. – Ты словно колом подавилась! Что-то произошло?

– Нет, все нормально, – еле выговорила она. – Вам показалось. Я только хочу сказать насчет похода…

– Что – насчет похода? Какие-то изменения?

– Будет автобус, Кира Михална. Я заказала в Мосагентстве в кредит. Так что будет автобус, прямо к нашему клубу…

– Валентина, ты что, белены объелась? – возмутилась старуха. – Чем мы будем этот кредит оплачивать?

– Кирочка Михална, – быстро заговорила Валя, боясь, что сейчас Алишер скомандует отбой. – Вы не волнуйтесь, я договорилась, они дадут нам автобус. Не удивляйтесь, когда увидите автобус! Дети поедут на автобусе, раз уж его дали в кредит. И я с ними. Остальное все как договорились, только автобус…

– Заканчивай, – тихо предупредил Алишер.

Хоть бы старуха расслышала на другом конце провода его голос! Но на это не стоило надеяться: она и так была глуховата.

– До свиданья, Кира Михална. Значит, не удивляйтесь, что на автобусе… до свиданья!

– Погоди, Валюша…

Но в ушах директора клуба уже звучали короткие гудки.

21

Артур Федорович сидел в своем любимом кресле, рассуждая о своей не столь удачной судьбе. Поначалу он мечтал о славе, которая так и не посетила его, даже кратковременным визитом не осчастливила. В молодости было много гастролей по периферии страны (в крупные города не приглашали). Он приобщал к искусству население тружеников колхозов и заводских окраин, вечерами выступал в клубах, днем соблазнял со скуки провинциальных девушек. Тогда он был хорош собой, еще не помят жизнью, а главное – не отмечен той склонностью, которая появилась у него потом на основе любви к античной культуре. Ну и еще, признаться, было желание подняться выше природы, совершить некий выверт над собственным естеством. В театре тогда об этом ходило немало слухов: сплетничали, что такой-то народный и такой-то заслуженный… Он хотел подражать осиянным славой, а в результате – порочная склонность, угрызения совести, отсутствие семьи. Вот и остался один как перст.

* * *

Собственно говоря, изначально им двигало тщеславие. Он и имя себе в молодости сменил, Александра на Артура. Ему казалось, что среди бесчисленных Александров легко затеряться: зрителю будет трудно выделить его из прочих, численность которых легион. Правда, были еще Пушкин, Гончаров, Грибоедов, с честью выдержавшие конкуренцию среди носителей своего имени. Но куда ему до великих! Как говорится: что позволено Юпитеру, не позволено быку…

Снедаемый жаждой перемен, Артур-Александр и отчество хотел переделать на западный лад – с Федоровича на Теодоровича. Но вскоре у него умер отец, и это намерение осталось неосуществленным. Ну, а если бы бывший присяжный поверенный Федор Матвеевич Неведомский скончался позже, разве такая замена не должна была нанести ущерб его памяти? Ведь если разобраться, каждый, меняющий отчество, в какой-то степени отказывается от своего отца.

Хорошо, что он тогда одумался, хоть одна крупная ошибка в жизни прошла стороной. Хоть перед отцом он не повинен. Да и как бы это сейчас звучало: Артур Теодорович? Многие без того принимают его за немца – говорят, он похож на Гёте.

* * *

Из коридора приглушенно доносились крики колесом ходящих мальчишек. Можно было выйти за дверь и оказаться в эпицентре школьной перемены. Старикам интересно наблюдать мальчишескую возню… Но он уже устал пожирать глазами веселящихся детей, не имея духа приблизиться к ним, даже с самыми лучшими намерениями. Потому что они не желали видеть Артура Федоровича своим старшим другом, отвергали его психологическую помощь, не успев ее испробовать. Может быть, они чувствовали, что он позволяет себе думать о них особым образом?.. Говорят, интуиция больше всего развита у животных, а в следующую очередь – у детей, несмотря на то что они доверчивее взрослых.

Как бы там ни было, Артура Федоровича избегали в школе все: не только мальчишки, но и девочки, относительно которых он ничего такого не думал. Естественно, на работе так долго не продержишься. Это у Гете всегда все было в ажуре: юная жена в восемьдесят лет, слава и так далее. Вот и получается, что жизнь дала трещину по всем швам: на сцене он больше не играет, из драмкружка в Центре детского творчества вылетел, здесь тоже не ладится…

Славик Стайков был единственным, кто иногда появлялся в его логове, хоть и дрожа со страху. Артура Федоровича грустно забавляло то обстоятельство, что мальчуган за глаза зовет его людоедом. Однажды он услышал за дверью звонкий мальчишеский голос: «Куда ты, Славка?!» и ответ, выдавленный обреченный шепотом: «Я должен к Людоеду…» Вслед за тем на пороге возник сам поникший со страху пастушок: «Можно, Артур Федорович?»