Сын Ветра

При всем искусственном понижении эмоционального фона эта радость обожгла Гюнтера так, словно в трапезной развели второй костёр, жарче первого. Горит голова врага? Человека, который не давал царю царей править по-настоящему? Джинн разделяет праздник своего нового хозяина? Разделяет гнев на зажившегося на свете деда? Да он весь пылает этим гневом! Джинн рад смене хозяев, он будет служить Шехизару верой и правдой…

Уже служит!

— Изменник?

Это было первое слово, произнесённое Артуром со вчерашнего дня. Он уронил обугленную голову Кейрин-хана на стол. Упав на золотое блюдо с рисом, голова окуталась облаком пара.

— Изменник! — с восторгом подтвердил Шехизар. — Ха, смотри: Кейрин — еда! Лежать на блюде с рис! Кто есть хотеть?

Мальчишка окинул взглядом залу. Конечно, он мог приказать, и никто не посмел бы ослушаться. Но вдруг найдутся добровольцы?

— Еда! Вкусный еда!

В визгливом голосе Шехизара прорезались нотки базарного зазывалы. Он был очень доволен своей шуткой. Смешно ведь: голова на блюде с пловом! Очень смешно! Почему никто не смеётся?! Когда шах шутит, все должны смеяться!

— Еда, — повторил Артур Зоммерфельд. Таким голосом могла бы говорить пустыня. — Вкусная еда.

Царь царей закричал.

Отшатнулся.

Упал на подушки.

В глазницах джинна бушевало пламя. Белое, дикое пламя. Белые Осы преступно медлили, завороженные огненным взглядом, а может, тихим звучанием свирели. Колыбельная текла и текла по трапезной, лишая воли, притупляя чувства.

— Стой!

Мальчишка выставил перед собой руку, ладонью вперёд. Другую руку он поспешил сунуть в рот. Так младенец, свернувшись калачиком, сосёт большой палец. Нет, не палец: флейту. Три хриплых свистка отразились от стен, пошли гулять по зале затухающими отголосками.

Джинн замер, словно автомат, в котором внезапно сел аккумулятор. Огонь в глазницах погас. Жилы под кожей потускнели. Лишь безрукавка на Артуре продолжала тлеть и дымиться. По ней расползались уродливые дыры с рдеющими краями.

«Один, — произнесла Регина ван Фрассен. — Два. Три. Четыре…»

«Что вы там считаете?! Артура сейчас убьют!»

«Не вмешивайтесь. Не мешайте. Двенадцать…»

Она сошла с ума, завопил Гюнтер-невротик. Три свистка, отметил Гюнтер-медик. Привлечение внимания, наказание, перехват моторики. Артур сейчас под полным контролем шаха. Нет, не может быть! Поводок был заточен под отца, потом Артур переписал его под Кейрин-хана… Рефлекс? Мог у парня сохраниться банальный рефлекс на звук флейты? Плюс мёртвая голова — стимул к подчинению… Бери под контроль шаха, кричал Гюнтер-невротик. Нельзя, отмахнулся медик. Если Артур под контролем этого щенка, а я возьмусь контролировать щенка — резонанс разрушит Артуру мозг. Вместо аутиста мы получим баклажан, живой овощ…

«Не вмешивайтесь! Девятнадцать…»

— Джинн? Ты не умирать?

Шах быстро приходил в себя. Угроза миновала, ужасные глаза больше не полыхали двумя адскими топками. Истерическая смена настроений, отметил кавалер Сандерсон.

«Двадцать три. Двадцать четыре…»

— Отвечать, тупой ма́рид!

— Я жив.

Ответ был достоин автоответчика в Галактическом Бюро Безразличия, существуй в Ойкумене подобная организация.

— Ниц! Падать ниц перед твой хозяин!

Артур рухнул лицом вниз. Так падают убитые — живые выставляют руки, желая смягчить падение и уберечь лицо. Джинн лежал без движения, возле головы натекла кровавая лужица.

— Глупый, глупый аль-ма́рид! Лоб биться, да.

Шах расхохотался. Вскочил, заплясал вокруг поверженного джинна:

— Об пол!

Артур приподнялся на руках. Мерно и методично, с равнодушием автомата он начал биться лбом об пол. Были слова царя царей приказом или просто констатацией факта — Артур Зоммерфельд воспринял их однозначно.

«Сорок три. Сорок четыре…»

Шах захлопал в ладоши:

— Мой джинн! Мой раб!

Седативный фон, которым Гюнтер был вынужден накрывать всю трапезную, больше не справлялся с возбуждением, охватившим Шехизара. Сосредоточиться на одном шахе кавалер Сандерсон не мог: тогда его заметили бы все остальные.

— Хватит!

Разбитый в хлам лоб замер в сантиметре от пола. Со сломанного носа сорвалась тяжёлая багровая капля. Упала, лопнула брызгами.

— Встань!

Джинн встал.

Шах смотрел на джинна с обожанием.

В углу скулил виночерпий: боялся или завидовал.

«Девяносто восемь. Девяносто девять. Сто».

Гюнтер ожидал, что на сотне отсчёт закончится, и что-то произойдёт.

«Сто один. Сто два…»

— Убей её! Слышишь, джинн? Убей!

Палец Шехизара указывал на доктора ван Фрассен:

— Убей!

Глаза Артура вспыхнули. Он сделал шаг к приёмной матери. Сделал второй шаг. Третий. Сжал кулаки, между пальцев потянулись струйки дыма. Безрукавка сгорела без остатка. Кровь запеклась на лице коркой пирога, забытого в раскалённой духовке.

«Не вмешивайтесь! Сто девять…»

Посол Зоммерфельд загородил женщину собой. Артур отшвырнул отца небрежным движением руки. Посол неуклюже упал, попытался вскочить, опершись на протез. Нет, не смог, упал снова.

«Стоять!»

Гюнтер и забыл, когда его так одёргивали в последний раз. Наверное, в интернате. Приказ доктора оглушил кавалера Сандерсона — и мысленно, и физически.

«Сто шестнадцать…»

Джинн замер напротив жертвы.