Сыскные подвиги Тома Соуэра в передаче Гекка Финна

— Томъ Соуэръ, — сказалъ я, — я повторю то, что говорилъ уже много разъ: я теб и въ подметки не гожусь. Но этому всему такъ и быть надо; все на своемъ мст. Господь Всемогущій сотворилъ насъ всхъ, но одному далъ глаза слпые, а другому зрячіе, и не намъ разбирать, для чего оно такъ. Должно быть, такъ слдуетъ; иначе было бы и устроено по другому. А ты продолжай. Я понялъ теперь хорошо, что т подлецы брилліантовъ не унесли; но почему же?

— Потому что бросились бжать отъ тхъ двухъ людей и не успли стащить сапогъ съ убитаго.

— Дйствительно! Мн ясно теперь. Но растолкуй же мн, Томъ, почему намъ не пойти и не объявить всего этого?

— О, какой ты, Геккъ Финнъ, неужели не можешь догадаться? Вдь завтра же примутся за слдствіе. Т двое людей заявятъ, что они услышали крикъ, но прибжали на мсто уже слишкомъ поздно для того, чтобы спасти человка. Судъ начнетъ, бобы разводить и поршитъ на томъ, что человкъ былъ застрленъ, зарзанъ или хваченъ чмъ по голов, и посему, волею Божіею, помре. А затмъ назначатъ въ аукціонную продажу его тряпье, ради покрытія судебныхъ издержекъ; а тутъ мы и заполучимъ все!

— Какъ это, Томъ?

— Мы купимъ сапоги за два доллара!

Ну, у меня въ зобу такъ и сперло.

— Господь мой! Брилліанты-то значитъ достанутся намъ?..

— Сообразилъ? Рано ли, поздно ли, а будетъ объявлена большая награда тому, кто ихъ найдетъ… Цлая тысяча долларовъ, можетъ быть. Это уже намъ!.. Однако, пойдемъ же и домой, повидаемъ нашихъ. Помни только, что мы ничего не знаемъ ни объ убійств, ни о брилліантахъ, ни о какихъ-нибудь ворахъ… Смотри, не забудь.

Мн немножко не понравилось его ршеніе. По моему, я продалъ бы брилліанты… да, сэръ, продалъ бы ихъ за двнадцать тысячъ долларовъ. Но я не сказалъ ничего; оно ни къ чему бы и не послужило. Я только спросилъ Тома:

— Но что же скажемъ мы тет Салли, если она станетъ удивляться тому, что мы шли такъ долго отъ деревушки, Томъ?

— Это уже твое дло, — отвтилъ онъ. — Полагаю, что придумаешь что-нибудь.

Онъ всегда поступалъ такъ: самъ былъ очень прямъ и совстливъ и ни за что не захотлъ бы сказать неправду.

Мы пошли черезъ большой дворъ, замчая и то, и другое, и третье, словомъ, все знакомое намъ и что было такъ пріятно снова увидть; а когда мы вошли въ длинный крытый проходъ между бревенчатой стной дома и кухнею, то замтили и тутъ, что все виситъ на стнахъ попрежнему; между прочимъ, какъ всегда, вислъ и старый рабочій фризовый сюртукъ дяди Силаса съ капюшономъ и съ бловатымъ отъ носка пятномъ между плечъ, походившимъ на слдъ отъ комка снга, пущеннаго въ спину старику. Мы подняли щиколду и вошли. Тетя Салли прибирала въ комнат, дти скучились въ одномъ уголку, а старикъ пріютился въ другомъ и молился о ниспосланіи всмъ имъ помощи въ такія трудныя времена. Тетя Салли бросилась къ намъ; съ радости даже слезы потекли у нея по щекамъ; она дернула каждаго изъ насъ за ухо, затмъ стала насъ душить поцлуями, потомъ потрясла опять за уши и не могла уняться, — до того была въ возхищеніи.

— Гд вы пропадали, негодные? — говорила она. — Я до того безпокоилась, не знала, что и подумать! Вещи ваши прибыли уже давно и я варила вамъ заново ужинъ четыре раза, желая, чтобы все было повкусне и горячо къ вашему приходу; наконецъ, вышла я изъ терпнья и… и… готова была шкуру съ васъ спустить! Но вы, должно быть, проголодались, бдняжки! Садитесь же, садитесь скоре, времени не теряйте!

Хорошо было сидть тутъ, забывъ всякую нужду и угощаясь, сколько душа пожелаетъ! Старый ддъ Силасъ сталъ повторять надъ нами одно изъ своихъ самыхъ нескладныхъ благословеній, въ которомъ было не меньше наслоекъ, чмъ ихъ въ луковиц бываетъ, а пока онъ тянулъ что то объ ангелахъ, я придумывалъ, что бы мн сказать въ объясненіе того, что мы запоздали. Лишь только намъ наложили тарелки и мы принялись за ду, тетя Салли стала разспрашивать:

— Видите ли… мистриссъ…

— Геккъ Финнъ, съ которыхъ поръ я мистриссъ для тебя? Что я мало тебя цловала или шлепала съ того дня, какъ ты стоялъ въ этой комнат и я приняла тебя за Тома Соуэра и благодарила Бога, пославшаго тебя ко мн, хотя ты навралъ мн съ три короба и я врила всему этому, какъ дурочка? Зови меня «тетя Салли», какъ и звалъ всегда!

Я послушался и началъ:

— Видите ли, мы съ Томомъ ршили пройтись пшкомъ… въ лсу такой ароматъ… и повстрчали мы Лэма Бибъ и Джима Дэнъ… и они пригласили насъ пойти за ежевикой… и говорили, что могутъ взять собаку у Юпитера Денлапа, потому что онъ только-что имъ сказалъ…

— Гд они его видли? — спросилъ старикъ, и когда я взглянулъ на него, дивясь тому, что ему любопытна такая ничтожная подробность, я увидалъ, что глаза у него горятъ и онъ такъ и впился ими въ меня. Это меня поразило до того, что я совсмъ растерялся; однако, собравшись съ духомъ, я отвтилъ:

— Видли они въ то время, когда онъ копалъ землю съ вами вмст… солнце уже заходило или было около того.

Онъ проговорилъ только: «а», какъ будто ожидалъ не того, и потомъ не принималъ уже боле участія въ разговор, а я продолжалъ:

— Такъ вотъ, какъ я говорю…