Сыскные подвиги Тома Соуэра в передаче Гекка Финна

Томъ потерялъ тоже всякій интересъ къ длу и если хотлъ знать, куда двался убитый, то лишь изъ простого любопытства. Но онъ говорилъ, что намъ все же надо быть тише воды, ниже травы, потому что собаки или какіе-нибудь люди непремнно наткнутся на трупъ въ скоромъ времени.

Мы воротились домой въ завтраку, раздосадованные и упавъ духомъ. Никогда еще не приходилось мн такъ горевать до сихъ поръ ни объ одномъ покойник!

VIII

Не весело было у насъ за завтракомъ. Тетя Салли какъ-то осунулась, казалась измученной, даже не унимала дтей, которыя очень возились и шумли, а она какъ будто и не замчала этого, что было вовсе не въ ея привычкахъ; намъ съ Томомъ было о чемъ подумать и безъ разговоровъ; Бенни видимо не выспалась и, когда поднимала голову, чтобы взглянуть украдкою на отца, я подмчалъ у нея слезинки на глазахъ. Самъ старикъ сидлъ передъ своею непочатою тарелкою, и кушанье на ней стыло, а онъ и не замчалъ, что оно ему подано; онъ все думалъ и думалъ о чемъ-то, не говоря ни слова и не проглатывая ни куска.

Въ то время, какъ у насъ стояла мертвая тишина, тотъ негръ высунулъ опять изъ дверей свою голову, говоря, что масса Брэсъ очень безпокоится о масс Юпитер, котораго нтъ до сихъ поръ… И если бы масс Силасу было угодно…

Онъ смотрлъ на дядю Силаса при этой рчи, но не договорилъ: слова такъ и замерли у него на язык, потому что дядя Силасъ поднялся, шатаясь, уперся одною рукою о столъ, а другою раза два потеръ себ грудь, точно задыхаясь. Наконецъ, все не сводя глазъ съ негра, онъ прошепталъ съ великимъ трудомъ:

— Что же онъ… онъ думаетъ… Что онъ воображаетъ такое?.. Скажи ему… скажи…

Онъ упалъ опять въ изнеможеніи въ свое кресло и произнесъ чуть слышно:

— Уходи… уходи…

Перепуганный негръ исчезъ, а мы вс почувствовали… Собственно не знаю, что это было за чувство, только очень тяжелое; нашъ старикъ едва переводилъ духъ, глаза у него закатились; казалось, что онъ умираетъ. Мы не смли пошевельнуться, но Бенни встала тихонько, подошла къ нему вся въ слезахъ, прижала къ себ его сдую голову и стала ее поглаживать и ласкать, а намъ сдлала знакъ уходить. Мы повиновались и выбрались вонъ осторожно, словно тутъ былъ покойникъ.

Мы съ Томомъ отправились въ лсъ, очень грустные, и разсуждали о томъ, какъ все не походило теперь на то, что было здсь прошлымъ лтомъ, когда мы тоже гостили у дяди Силаса. Такъ было все мирно, тихо и благополучно; дядя Силасъ пользовался общимъ уваженіемъ, былъ такой веселый, простодушный, недалекій, но добренькій… А теперь, посмотрите на него! Если онъ еще не совсмъ помшался, то очень близокъ къ тому. Мы это видли хорошо.

День былъ чудный, ясный, солнечный, и чмъ дале поднимались мы по холму, идя къ лугамъ, тмъ красиве и красиве становились деревья и цвты, и тмъ странне и какъ бы грховне казались намъ всякія смуты въ подобномъ мір! Вдругъ, я такъ и обмеръ, схватилъ Тома за руку, а сердце во мн и вс мои печенки и легкія и что тамъ еще во мн есть, такъ и упало.

— Вотъ она! — сказалъ я. — Мы отпрянули назадъ, за кусты, вс дрожа, а Томъ шепнулъ мн:

— Шш… Не шуми.

Она сидла, задумавшись, на большомъ пн въ конц лужайки. Я хотлъ увести Тома прочь, но онъ не соглашался, а я безъ него не могъ тронуться съ мста. Онъ говорилъ, что намъ можетъ не представиться другого случая видть тнь, и онъ хотлъ насмотрться вдоволь на эту, хотя бы пришлось умереть. Ну, сталъ смотрть и я, хотя отъ этого едва чувствъ не лишился. А Тому не терплось, онъ все болталъ, шепотомъ, разумется.

— Бдняга Джэкъ, — говорилъ онъ, — все-то на себя напялилъ, какъ и намревался. Мы не были уврены насчетъ его волосъ, такъ вотъ, посмотри, они у него уже не длинные, а подстрижены коротко, какъ онъ и хотлъ. Геккъ, я не видывалъ ничего натуральне этой тни!

— И я тоже, — сказалъ я. — Я узналъ бы его, гд хочешь.

— Я тоже скажу. Призракъ, а смотритъ такимъ крпкимъ, неподльнымъ… Ну, совсмъ Джэкъ, какимъ онъ былъ передъ смертью.

Мы продолжали смотрть. Вдругъ Томъ говоритъ:

— Однако, Геккъ, странная вещь. Тни какъ будто и не полагается бродить днемъ.

— Врно, Томъ. Я никогда не слыхивалъ, чтобы это длалось.

— То-то и есть; он выходятъ только по ночамъ, да и то лишь посл полуночи. Тутъ что-нибудь да не ладно, припомни мои слова! Не можетъ быть, чтобы только этой тни дали право разгуливать днемъ. Между тмъ, чего ея натуральне! Но, знаешь, Джэкъ хотлъ притвориться глухонмымъ для того, чтобы сосди не узнали его по голосу. Какъ думаешь, представится онъ такимъ, если мы къ нему обратимся?

— Господь съ тобою, Томъ! Что ты говоришь! Если ты окликнешь его, я умру тутъ на мст!

— Ну, не бойся, не стану окликать… Однако, смотри, Геккъ, онъ чешетъ себ въ голов… Видишь?

— Вижу… Что же изъ этого?

— Какъ, что! Какой смыслъ ему почесываться? Разв можетъ у него тутъ зудить? Голова у тней изъ тумана или чего-нибудь въ этомъ род; стало быть, какой же въ ней зудъ? Туманъ не можетъ зудть; всякій дуракъ это знаетъ.

— Хорошо, но если нтъ зуда и не можетъ быть, то чего же онъ чешется?.. Можетъ быть, привычка? Какъ ты полагаешь?