Та самая Татьяна

О.Е. пишет мне, что поехал к моим родственникам: Ольге и Григорию Аржаевым. Зачем он делает это? Что хочет там найти? Неужто он не понимает, что одно только его подозрение, что моя сестра и супруг ее замешаны в неблаговидном поступке – одна только мысль об этом! – оскорбительно прежде всего для меня? Как смогу я в дальнейшем беседовать с ним? Видеть его? (Я уж не говорю любить!) Даже думать о нем – как я могу, если наши отношения будут отравлены его подозрением? А если вдруг его ловкий и пытливый ум отыщет нечто и впрямь компрометирующее имя моей сестры? Или мужа ее? Как смогу я перенести этот позор? Как смогу испить эту чашу – да еще поднесенную любимыми руками?! Нет, я немедля буду писать ему. Я уговорю, умолю, предостерегу! Я упрошу его уехать оттуда. Не предпринимать ничего. Похоронить все. Затворить в своем сердце.

Но не поздно ли?! Прошло уже больше недели с момента, как ОН прибыл в К***. Он мог уже узнать и совершить многое. Я напишу ему – корреспонденция придет туда еще через неделю, он уж успеет и закончить свое дело, и уехать из К***. Боже! Почему же нельзя поговорить с ним – так, как Е.О. описывал мне в своей фантазии: на расстоянии и мгновенно?! Что же делать теперь?!

Ах, зачем я подала ему эту мысль: узнать, кто в самом деле, если не он, убил бедного Ленского? Зачем я увлекла самое себя и честь фамилии в пучину возможного позора?!

10-е письмо Онегина Татьяне. 13 июня 1825 года, из города К*** в Санкт-Петербург

Ранее я не сообщал вам об этом, княгиня, считая преждевременным, что во время двух моих посещений славного нашего уездного града О., которые я сделал перед отъездом из своего имения, я навел справки у тамошнего городничего, который относится ко мне с сугубым уважением. Я поинтересовался сведениями обо всех господах, что приезжали в наши края тем несчастным январем, когда мы с Ленским совершали свой поединок, а также двумя-тремя месяцами ранее. Сам не знаю, почему я выбрал срок именно в два-три месяца.

И вот что удалось мне выяснить. Я пребывал в святой уверенности – возможно, ложной, – что ни вы, ни ваша маменька об этом не знали. Иначе, если не вы, то она упомянула бы в разговоре со мной об этом. Впрочем, если я вдруг ошибаюсь, покорнейше прошу меня поправить.

Итак, главное открытие, сделанное мною четвертого дня в О., состояло в том, что в ноябре 1820 года в наш уезд, находясь в отпуске, прибыл майор Аржаев, будущий супруг вашей сестры Ольги, – и (подчеркну) оставался в местности нашей вплоть до самой дуэли, имевшей быть 14 января 1821 года. А сразу же после нее, 15 января, он немедленно отбыл в расположение своего полка в город К***. В следующий раз он приехал в О-ский уезд уже весной 1821 года, после чего сделал вашей сестре предложение. Затем он немедленно на ней женился и тут же, теперь с вместе Ольгой, уехал в К***.

Я думаю, вам должно представляться вполне естественным мое желание узнать подробнее обстоятельства пребывания в уезде господина майора – тем паче что оба секунданта в нашем с Ленским поединке одинаково описали внешность господина, вызнававшего его подробности. И она, эта наружность, удивительным образом совпадает с портретом господина Аржаева, виденным мною в вашем доме.

Сначала я думал, что мне следует спросить у майора о тех обстоятельствах напрямик. И если он муж благородный, то обязан будет сказать мне правду. Но если (прости меня, Боже, за такое предположение) он окажется человеком бесчестным? Если он замешан в убийстве? Тогда я ничего не добьюсь, только невольно предупрежу негодяя. Еще раз прошу меня, княгиня, извинить, что я осмеливаюсь строить о г-не майоре столь вольные и нелицеприятные предположения. Дай Господь, чтобы они не подтвердились – тогда я буду во всеуслышание просить прощения перед ним – и на коленах перед вами.

Итак, я решил выступить перед ним инкогнито. В лицо майор Аржаев меня не знает. Мне следует лишь избегать общества вашей сестрицы, которая, на мою беду, думаю, помнит меня. Что ж! Я решил отрекомендоваться литератором и историком из Петербурга, приехавшим в славный град К*** изучать архивы – с целью написать драму из Смутного времени. Разумеется, драма, которую я якобы задумал, будет не стихотворная – ведь вам известно, сударыня, что я, как уверяют мои друзья, не могу отличить ямба от хорея. Однако побывать в местных хранилищах документов и картинно подышать пылью веков труда для меня не составит.

Вы, княгиня, быть может, воскликнете: зачем я теперь избрал для себя неблагородное, презренное ремесло шпиона, соглядатая? Зачем я, дворянин, повторяю презренный путь Видока? Что ж, отвечу вам, что не ремесло красит или, напротив, унижает человека. Все зависит от того, насколько благородно собственное поведение (в любой роли) и сколь чисты твои помыслы. Мои – чисты, ибо направлены на то, чтобы установить Истину и восстановить Справедливость.