Тайна

– Ну конечно, я пришла. Ничто не может помешать мне навестить тебя в Рождество, Сельвин. – Эти слова были сказаны безо всякой искренности, и она даже не пыталась скрывать их пустоту. Она хотела любить его, но, вопреки заверениям Барбары, он больше не был тем мужчиной, за которого она вышла замуж. В болезни и здравии. Тот, кто это выдумал, вряд ли бывал в палате нейрохирургического отделения.

– Сядь на постель, чтобы я мог видеть тебя.

Триша вздрогнула и неохотно присела на кровати рядом с его обездвиженным телом.

– В моем шкафчике, – выдохнул он, – есть кое-что для тебя.

Она наклонилась и достала маленькую коробочку в красной оберточной бумаге с белым бантиком.

– Что это, Сельвин?

– С Рождеством, дорогая.

Она развязала бантик и развернула бумагу. Внутри был золотой кулон в виде сердца, который ей очень понравился еще летом и о котором она с тех пор мечтала. На обороте Сельвин сделал гравировку с текстом: «Триша, ты свет моей жизни. Всегда твой, Сельвин».

Она подняла кулон на свет, и цепочка обвила ее пальцы.

– Очень красиво, Сельвин, но как ты это сделал?

– Барбс мне его купила. Извини, но больше мне попросить было некого.

Триша представила, как больно было Барбс исполнить его просьбу. Собравшись с духом, она встала и, наклонившись над постелью, приблизила губы к губам Сельвина и позволила им соединиться на считаную долю секунды. Он разжал губы и постарался поднять голову к ней, но она отпрянула с плохо скрываемым отвращением, ощутив затхлый запах его дыхания.

– Спасибо, Сельвин. Я буду беречь его. – Она вернула кулон в коробку и бросила себе в сумку. – А теперь мне пора.

– Что, уже? Ты же только что пришла. Нам нужно поговорить. О том, как все будет, когда меня выпишут.

При одной мысли о том, что ей придется делить постель с этим старым человеком, не способным ходить и контролировать жизненные отправления, ей становилось противно. И, как бы ни тяжело ему было услышать это сейчас, время пришло.

– Прости, Сельвин. Я не смогу. Я недостаточно хороша для тебя. – Столько времени скрывая свои истинные чувства, она вдруг поняла, что больше не может их сдерживать. – Я знаю, ты решишь, что я бесчувственная скотина, но смысла притворяться нет. Я не Барбара, я не могу любить тебя таким.

– Триша, – взмолился он. – Ты просто еще не свыклась с произошедшим. Ты освоишься, я знаю.

– Уже пять месяцев прошло, Сельвин. Я не изменю своего мнения. Все наши планы идут коту под хвост. Мне всего двадцать шесть, я не могу взвалить на себя мужчину, который не может мне дать того, что мне нужно. – Она постаралась смягчить свой жесткий тон. – Послушай, я просто хочу быть с тобой честной. Ты заслуживаешь этого. Тебе не надо было разводиться с Барбарой. Вы созданы друг для друга – ты знаешь это, она знает это, весь чертов паб это знает. – Она показала на его лежащее, словно манекен, недвижимое уже пять месяцев тело. – Это все уже слишком для меня, Сельвин. – Она взяла сумку и пошла к двери, остановившись лишь на секунду, чтобы в последний раз увидеть его беспомощную фигуру. – Прости, – прошептала она.

– Подожди, Триша, пожалуйста, не уходи. Я все еще люблю тебя.

Его страстные слова ничуть ее не тронули. Именно в этот момент она окончательно убедилась, что дороги назад нет. Она более чем готова была передать его Барбаре.

Глава 33

Лорейн не знала, что натолкнуло ее на эту мысль – лирические песни, или рождественская меланхолия, или и то и другое, но, лежа в кровати вечером, она решила, что пришло время прочитать дневник Петулы. Еще раньше она прочитала записку Ральфа, которую он вложил в конверт. Вот что в ней было:

Хочу, чтобы этот дневник был у тебя, Лорейн. Решай сама, читать его или нет, но я бы не хотел, чтобы он попал в чужие руки после моей смерти. Не сомневаюсь, что мать Петулы обязательно придет в дом и будет искать, чем бы поживиться. Спасибо, что была верной подругой моей Петуле. В этом мире у меня больше ничего не осталось, поэтому я буду прощаться. Прости, что именно тебе пришлось меня обнаружить.

Береги себя, Лорейн.

Ральф Ханиуэл.

Ужас, который ее охватил, когда она обнаружила тело Ральфа, немного отступил, когда она прочитала записку. Его последние слова, написанные прямо перед тем, как он поднялся по лестнице и лишил себя жизни, были адресованы ей. И, несмотря на трагичность обстоятельств, она сочла это за честь и привилегию.