Тайна булгаковского «Мастера…»

В № 22 “ Реперт[уарного] Бюл[летеня] „(1928 г.) появилась рецензия П. Новицкого, в которой было сообщено, что „Багровый остров“ — „интересная и остроумная пародия“, в которой „встаёт зловещая тень Великого Инквизитора, подавляющего художественное творчество, культивирующего рабские подхалимски‑нелепые драматургические штампы, стирающего личность актёра и писателя“, что в „Багровом острове „идёт речь о „зловещей мрачной силе, воспитывающей илотов, подхалимов и панегиристов… “ Сказано было, что „если такая мрачная сила существует, негодование и злое остроумие прославленного буржуазией драматурга оправдано“…

Я не берусь судить, насколько моя пьеса остроумна, но я сознаюсь в том, что в пьесе действительно встаёт зловещая тень и эта тень Главного Репертуарного Комитета. Это он воспитывает илотов, панегиристов и запуганных „услужающих». Это он убивает творческую мысль. Он губит советскую драматургию и погубит её…

Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, — мой писательский долг, так же, как и призывы к свободе печати. Я горячий сторонник этой свободы и полагаю, что если кто‑нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода».

Но эти слова Булгаков выскажет через два года. А в 1928‑ом…

Л.Е. Белозёрская писала:

«Вспоминаю, как постепенно распухал альбом вырезок с разносными отзывами, и как постепенно истощалось стоическое к ним отношение со стороны М.А. и попутно истощалась и нервная система писателя: он становился раздражительней, подозрительней, стал плохо спать, начал дёргать плечом и головой (нервный тик)».

Тем временем кампания по травле писателя достигла апогея. Для того чтобы поставить на Булгакове и на его творчестве окончательный крест, оставалось лишь подыскать подходящий повод.

Приостановка «Бега»

То, что в Камерном театре весело играли «Багровый остров», можно считать маленькой, но всё же победой Михаила Булгакова. Ведь на трёх московских сценах с успехом шли его пьесы: драма, комедия и фарс.

Этот непродолжительный период в жизни драматурга можно назвать порой благополучия. Семья Булгаковых давно уже ни в чём не нуждалась, и Любовь Евгеньевна с лёгким сердцем могла позволить себе заняться чем‑нибудь необязательным, но престижным. Сначала она стала пропадать в манеже, где брала уроки верховой езды. Затем ей захотелось ещё чего‑то «несбыточно‑сказочного»,

и появились другое экстравагантное увлечение, о котором она поведала в своих «Воспоминаниях»:

«Пока длится благополучие, меня не покидает одна мечта. Ни драгоценности, ни туалеты меня не волнуют. Мне хочется иметь маленький автомобиль…

Я… поступила на 1‑е государственные курсы шофёров при Краснопресненском райсовете, не переставая ходить в манеж на верховую езду…

На шофёрских курсах… я была единственная женщина. (Тогда автомобиль представлялся чем‑то несбыточно сказочным.)».