Тайна булгаковского «Мастера…»

«Драматург М.А. Булгаков закончил новую пьесу о Пушкине. Пьеса предназначается к постановке в театре им. Вахтангова».

Булгаковская пьеса тоже посвящалось приближавшемуся юбилею. Но не 20‑летнему, а 100‑летнему. Все события в ней разворачиваются в морозные январские дни, омрачённые дуэлью и смертью великого поэта.

Вскоре Главреперткомом дал разрешение на постановку.

Что же на этот раз вышло из‑под пера драматурга?

Ортодоксальные пушкиноведы осторожно называли эту пьесу сочинением «довольно поверхностным

», тиражирующим расхожие домыслы и сплетни о поэте. А кое‑кто высказывал даже мнение, что речь в ней идёт вовсе не о Пушкине, а… о самом Булгакове.

Попробуем разобраться.

Есть в «Александре Пушкине» персонаж, который мгновенно приковывает к себе внимание. Он появляется в каждом действии. С него пьеса начинается, им и заканчивается. Это агент третьего отделения Степан Ильич Битков. Ему поручена слежка за Пушкиным. Вот одна из его реплик:

«БИТКОВ (выпивает, пьянеет). Да, стихи сочиняет… И из‑за тех стихов никому покоя, ни ему, ни начальству, ни мне… не было фортуны ему… как ни напишет, мимо попал, не туда, не те, не такие…»

Но разве была в жизни Пушкина такая чёрная полоса, когда про всё, написанное им, говорили: «мимо» и «не туда»!

Не было такого. Напротив, Пушкиным постоянно восторгались, а стихи его печатали с неизменной радостью. Даже в годы ссылок, южной и михайловской.

Подвыпивший соглядатай явно имеет в виду не Александра Сергеевича. Зато его слова вполне подходят к Михаилу Афанасьевичу. Ведь если в монологе сыщика «стихи» заменить «пьесами», то получится фрагмент обычной антибулгаковской заметки — из числа тех, что драматург хранил в особой папке.

И вряд ли за Пушкиным следили так, как это описано у Булгакова. В те далёкие времена весь санкт‑петербургский свет состоял всего из сотни‑другой персон. Все были на виду — как на ладони. И не было никакой нужды агенту Виткову…

«БИТКОВ. А я за ним всюду, даже на извозчиках гонял. Он на извозчика, а я на другого — прыг! А он и не подозревает, потеха!»

Зато так

вполне могли следить за самим Михаилом Булгаковым. Во всяком случае, именно так это ему и представлялось. Писал же он Вересаеву в уже цитировавшемся нами письме от 22 июля 1931 года:

«… я нахожусь под непрерывным и внимательнейшим наблюдением, при коем учитывается всякая моя строчка, мысль, фраза, шаг»\

Иными словами, всё, что позволяла себе советская власть по отношению к Булгакову, было перенесено во времена пушкинские…

Женские образы тоже явно заимствованы не их пушкинских времён. Наталья Николаевна скорее напоминает Л.Е. Белозёрскую — у жены Пушкина и характер Любови Евгеньевны, и её запросы, и её лексикон. А Александра Гончарова, тайно влюблённая в прославленного поэта, очень похожа на Елену Сергеевну…

Вересаев, знавший пушкинскую эпоху достаточно хорошо, разумеется, не мог согласиться с булгаковской трактовкой отдельных личностей и событий XIX века. Он стал протестовать, спорить, пытаясь доказать, что нарисованные в пьесе картины не точны, а выведенные образы не соответствуют действительности… Но Булгаков твёрдо стоял на своём. И Викентий Викентьевич, махнул рукой. И соавтором «Александра Пушкина» считать себя отказался. Даже потребовал снять свою фамилию с титульного листа пьесы. Но споры от этого не утихли…

26 сентября 1935 года газеты сообщили об очередной победе социалистической системы: на восемнадцатом году советской власти отменялась карточная система.

А у Булгакова подоспел срок предоставления театру Сатиры нового варианта пьесы — «Блаженство». Она называлась теперь «Иваном Васильевичем». Весь театральный коллектив ждал её с большим нетерпением. Елена Сергеевна записывала в дневник:

«Миша волнуется, как её примет театр».

И вот актёры и режиссёры — в гостях у Булгакова:

«Радостный вечер. М[ихаил] А[фанасьевич] читал „Ивана Васильевича“ с бешеным успехом у нас в квартире. Хохотали все… Все радовались…»

17 октября — новая запись: