Тайна булгаковского «Мастера…»

18 ноября Булгаков вместе с женой поехал в подмосковный санаторий «Барвиха». Здесь ему стало лучше. Появились даже проблески надежды на выздоровление. И он принялся рассказывать жене о пьесе, которую задумал. Среди её действующих лиц был и… Сталин. Елена Сергеевна испугалась:

«— Опять ты его!

— А я теперь его в каждую пьесу буду вставлять».

30 ноября 1939 года началась война с Финляндией. Но Булгаковы были далеки от трагедий глобального масштаба. И в дневнике сохранилась запись:

«Кругом кипят события, но до нас они доходят глухо, потому что мы поражены своей бедой».

1 декабря Булгаков продиктовал письмо Павлу Попову:

«В основной моей болезни замечено здесь улучшение (в глазах). Благодаря этому у меня возникла надежда, что я вернусь к жизни».

2 декабря отправил послание А.П. Гдешинскому:

«Появилась у меня некоторая надежда, что вернётся ко мне возможность читать и писать, т. е. то счастье, которого я лишён вот уже третий месяц».

3 декабря написал сестре Елене:

«По словам доктора выходит, что раз в глазах улучшение, значит, есть улучшение и в процессе почек.

А раз так, то у меня надежда зарождается, что на сей раз я уйду от старушки с косой и кончу кое‑что, что хотел бы закончить».

18 декабря Булгаковы возвратились в свою московскую квартиру. И через десять дней Михаил Афанасьевич сообщал А.П. Гдешинскому:

«Ну, вот я и вернулся из санатория. Что же со мною? Если откровенно и по секрету тебе сказать, сосёт меня мысль, что вернулся я умирать.

Это меня не устраивает по одной причине: мучительно, канительно и пошло. Как известно, есть один приличный вид смерти — от огнестрельного оружия, но такового у меня, к сожалению, не имеется.

Поточнее говоря о болезни: во мне происходит, ясно мной ощущаемая, борьба признаков жизни и смерти. В частности, на стороне жизни — улучшение зрения.

Но, довольно о болезни!

Могу лишь добавить одно: к концу жизни пришлось пережить ещё одно разочарование — во врачах‑терапевтах.

Не назову их убийцами, это было бы слишком жестоко, но гастролёрами, халтурщиками и бездарностями охотно назову…

Пройдёт время, и над нашими терапевтами будут смеяться, как над мольеровскими врачами. Сказанное к хирургам, окулистам, дантистам не относится. К лучшему из врачей Елене Сергеевне также. Но одна она справиться не может, поэтому принял новую веру и перешёл к гомеопату. А больше всего да поможет нам всем больным Бог!»

В канун нового 1940 года, поздравляя сестру Елену, Булгаков писал:

«Себе ничего не желаю, потому что заметил, что никогда ничего не выходило так, как я полагал… Будь что будет».

А Елена Сергеевна оставила в дневнике такую запись:

«Ушёл самый тяжёлый в моей жизни год 1939‑й, и дай Бог, чтобы 1940‑й не был таким!