Тайна булгаковского «Мастера…»

«Сегодня в газетах сообщение о переговорах с Германией и приезде Риббентропа.

Вечером… Миша пошёл к Серёже Ермолинскому».

Сергей Ермолинский впоследствии вспоминал:

«Он лёг на диван, некоторое время лежал, глядя в потолок, потом сказал:

— Ты помнишь, как запрещали „Дни Турбиных“, как сняли „Кабалу святош “, отклонили рукопись о „Мольере “? И ты помнишь — как ни тяжело было всё это, у меня не опускались руки. Я продолжал работать, Сергей! А вот теперь смотри — я лежу перед тобой продырявленный».

Запись от 23 августа:

«Миша упорно заставляет себя сидеть над языками — очевидно, с той же целью, как я над уборкой».

25 августа Елена Сергеевна поехала в МХАТ — отвозила неиспользованные командировочные деньги:

«В Театре все глядят на меня с сочувствием, как на вдову».

26 августа:

«Сегодня — сбор труппы в Большом… Миша был. Слова Самосуда (о „Батуме “): а нельзя ли из этого оперу сделать? Ведь опера должна быть романтической».

27 августа:

«Сегодня без конца телефонные звонки… Калигиьян — с сообщением, что запрещение не отражается на материальной стороне и что деньги я могу прийти получить когда угодно…

Кроме того, весь сегодняшний день (сбор труппы в МХА‑Те) прошёл под знаком „Батума“ и Михаила Афанасьевича.

В общем скажу, за это время видела столько участия, нежности, любви и уважения к Мише, что никак не думала получить. Это очень ценно…

У Миши состояние духа раздавленное. Он говорит — выбит из седла окончательно. Так никогда не было».

31 августа Михаил Афанасьевич и Елена Сергеевна, взяв с собой Марику, жену Ермолинского, поехали кататься по Москве‑реке на пароходике. Сошли на Ленинских горах.

«Там Миша ездил опять на байдарке…

Вечером у нас Оля и Женя Калужский. Со слов Оли — Немирович не может успокоиться с этой пьесой и хочет непременно просить встречи с Иосифом Виссарионовичем и говорить по этому поводу».

А Булгаковы решили всё же съездить в Батуми. Просто так. Отдохнуть…

Но отдохнуть ли?

Вновь возникают сомнения.

И встаёт вопрос, а не появилось ли у обиженного (в который уже раз) Булгакова его прежнее желание, возникавшее всякий раз, когда ему становилось худо: бежать? За рубеж. В Турцию. Через всё тот же Батум, ставший теперь городом Батуми?

От этой поездки их все отговаривали.

8 сентября решили посоветоваться со старым и добрым приятелем — Я.Л. Леонтьевым. Тот сразу напомнил о том, что началась война, и Елена Сергеевна записала в дневнике:

«Военные действия развиваются. Сегодня ночью, когда вернулись из Большого, услышали по радио, что взята Варшава.

Ходили мы в театр для разговора с Яковом. Он не советует ехать в Батум (у нас уж были заказаны билеты на 10 сентября). Доводы его убедительны. И пункт неподходящий и время. Уговорил поехать в Ленинград».

Конечно, Булгаковы жалели, что лишаются возможности побывать на Чёрном море. Об этом запись от 9 сентября:

«Ужасно мы огорчены, что сорвалась поездка на юг. Так хотелось покупаться, увидеть все эти красивые места».

Однако то, что произошло в этот же день с Булгаковым, вмиг заставило забыть все мелочи жизни: