Тайна булгаковского «Мастера…»

Мы помним, как опечалился писатель, когда понял, что обещанная беседа с вождём не состоится. В «Мастере и Маргарите» страдать и мучиться из‑за несостоявшейся встречи он предоставил «сильной» стороне — Понтию Пилату. Однако в конце романа терзания эти всё‑таки прекратил, простив прокуратора. И устроив ему долгожданную встречу с проповедником Га‑Ноцри. Булгаков расстелил перед своими героями широкую лунную дорогу. И вот уже…

«… на эту дорогу поднимается человек в белом плаще с кровавым подбоем и начинает идти к луне. Рядом с ним идёт какой‑то молодой человек в разорванном хитоне и с обезображенным лицом. Идущие о чём‑то разговаривают с жаром, спорят, хотят о чём‑то договориться».

Казалось бы, счастливый конец, которым Булгаков в очередной раз подсказывал вождю, как следует завершить многолетнее противостояние одинокого «литературного волка» и всесильного генсека. Вот только подсказка эта почему‑то заключена в роман, где кишмя кишат дьяволы и черти.

Почему?

И почему так не похожи они на хрестоматийных обитателей ада? Почему такие незлые и совсем нестрашные?

Доброта дьявола

В самом деле, самый главный булгаковский чёрт, Воланд, изображён в романе так, что страха не вызывает. Того самого страха, который просто обязан вселять во всех смертных истинный князь тьмы, творец всех ужасов преисподней. Ведь по Булгакову он и возглавляет преступный клан большевиков, на совести которых — кровь миллионов россиян. Казалось бы, к подобному преступнику и отношение должно быть соответствующее.

Но Воланд не только внушает к себе почтительное уважение, он явно претендует на роль героя романтического склада. Его вполне можно отнести к разряду положительных персонажей романа. Особенно если принять во внимание эпиграф, которым Булгаков предварил «Мастера и Маргариту»:

«… так кто ж ты, наконец?

— Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо».

Гёте. «Фауст».

Эту гётевскую фразу так и тянет продолжить, вложив в уста «благородного демона» Воланда другие крылатые слова о том, что он «совершает благо», «сея разумное, доброе, вечное».

Дьяволы, сопровождающие своего предводителя, тоже не похожи на тех свирепых носителей зла, к которым все привыкли. Призванные согласно своему статусу безжалостно карать, они лишь по‑отечески журят.

Вот и выходит, что в Москве объявилась не зловещая бесовская шайка (исчадие ада), а дружная когорта воспитателей‑наставников, строго следящих за соблюдением норм общепринятой морали. И выглядят эти «педагоги» этакими милыми чудаками, главное занятие которых — помогать влюблённым и оказывать услуги непризнанным писателям. Первых они воссоединяют, а для вторых вызволяют из небытия их бесценные рукописи, казалось бы, сгоревшие дотла. И только граждан, свернувших на тропу порока (лжецов, лихоимцев‑стяжателей и прочих чинуш‑бюрократов), грозные повелители адовых сковородок наказывают. Да и то не очень строго — добродушными шлёпками.

Сам собой возникает вопрос: разве такие дьяволы бывают?

Нет, тут явно что‑то не так.

Не мог Булгаков, хлебнувший и злого и доброго в предостаточном количестве, спутать чёрта с ангелом. Не мог принять носителя зла за сеятеля добра.

Неужели на этот раз сплоховал, промахнулся?..

Быть такого не может!

Но даже если предположить, что «промашка» всё‑таки вышла, то почему она такая странная? И малоправдоподобная.

На непонятную «странность» булгаковских дьяволов литературоведы обратили внимание уже давно. К примеру, И.Л. Галинская (в книге «„Мастер и Маргарита „М.А.Булгакова. К вопросу об историческо‑философских источниках романа») с недоумением писала:

«Мастер сочинил почему‑то „Евангелие от Сатаны “, очень добром и справедливом. Маргарита стала ведьмой, а сам Сатана — почти единственный, кто совершает милосердные деяния…

На первый взгляд совершенно необъяснимый парадокс: любовь и творчество ведут к союзу с Дьяволом».

Поразмышляем над этой парадоксальной необъяснимостью.

О любви, ведущей к союзу с нечистой силой, мы поговорим немного позднее. Сначала обратимся к творчеству, которое самих творцов толкает в объятья «доброго» сатаны. И постараемся понять, отчего происходит это неожиданное «братание».

А что если Булгаков изобразил Воланда и его присных именно такими не просто так, а намеренно, специально?

Возможен такой пассаж?