Тайна Кутузовского проспекта

— Власти, Славик, если она не хочет превратиться в изуверскую, придется выводить на защиту маленьких эйнштейнов и пастернаков русских солдат. А это и будет началом гражданской войны. И презрением цивилизованного мира... Впрочем, Каддафи нам поаплодирует...

— «Память» не зовет к погрому... Она требует выслать инородцев в Израиль...

— Татары и якуты в Израиль не поедут... А равно калмыки с черкесами... Гитлер поначалу тоже предлагал выслать немецких евреев на Мадагаскар... Кончилось — Освенцимом, несмываемым позором германской нации...

Официант стоял чуть поодаль, лощеный, готовый к работе, сама корректность: раз люди беседуют, нельзя перебивать; взгляд Степанова, однако, поймал сразу, шагнул к столу, приготовился запоминать, хотя блокнотиком не гребовал

.

— Что хочешь? — спросил Степанов. — Давай закажем пельмени и копченую курицу, это у них фирменное... Пельмени, словно в «Иртыше»... Помнишь?

— Это в подвале, напротив Минфлота? Где теперь «Детский мир»?

— Да... Ты ж там с нами выступал... Помнишь, как Левон Кочарян отметелил пьяного Волоху?

— Тоже умер...

— Мне сказали... Мины рвутся рядом... Смерть одногодок перестала удивлять... Ужас ухода друзей стал нормой...

— Водку здесь подают?

Степанов хмуро усмехнулся:

— За валюту. Спасибо, что хлеб еще за рубли отпускают... А водку выпросим... У директора Федорова, они тут с Генераловым добрые... Никогда мы взятку, кстати говоря, не победим... Идеалист был Ленин... Полагал, что эту генетическую язву можно исправить законом, судом или — пуще того — расстрелом... Ясак триста лет несли, потом триста лет борзыми щенками платили, при Леониде Ильиче бриллианты были в цене, а сейчас кому чем не лень... Вечное в нас это... Лишь российский интеллигент никогда никому не давал, оттого и страдал всегда... Впрочем, Некрасов шефу тайной полиции Дубельту засаживал — измудрялся в винт проигрывать, за это цензорский штамп на Чернышевского получил, нигде такое невозможно, вот она, наша особость, в этом — спору нет — мы совершенно особые...

— А ты Федорову какую взятку даешь, что он тебе водку за рубли отказывает?

— Дружбу я ему даю, Слава... Дружбу и восхищение...

Федоров словно бы почувствовал, что говорят о нем, вырос как из-под земли, весь словно бы вибрирующий (так напряжен внутренне), смешливо поинтересовался, когда в городе начнут стрелять; «То есть как это не начнут?! Смешишь, барин! Мы без этого не можем»; деловито рассказал два анекдота, один страшнее другого, оттого что и не анекдоты это вовсе, а крик душевный; в водке, подморгнув усмешливо, громко отказал; прислал графин с «соком»; самая настоящая «лимонная».

— Поразительный бизнесмен, — заметил Степанов. — Начал на пустом месте, за пару лет вышел в лидеры, партсобраний с коллективом не проводит, а дисциплина — как в армии... Впрочем, нет, там про нее стали забывать... Тебе, кстати, фамилия Панюшкин ничего не говорит?

— На слуху, но толком не знаю...

— Поразительной судьбы человек... В двадцать первом, после введения нэпа, ушел в оппозицию: «Ленин предает социализм, кооператоры — акулы капитала, им место в концлагере, а не в столице»... Его и предупреждали, и уговаривали добром, — ни в какую: «Требую чрезвычайного съезда!» Дело кончилось тем, что Дзержинский его окунул на Лубянку. Спас Сталин, — отправил на низовку

в провинцию, спрятал до поры. Вернул в тридцатых, провел через испытание — говорят, поручил Панюшкину — купно с управляющим делами ЦК Крупиным уничтожить Николая Ивановича Ежова... А у того — за полгода перед казнью — советские люди должны были учиться «сталинским методам работы»... После этого Панюшкин стал послом в Китае и США, а засим возглавил отдел ЦК, который формировал наш загранкорпус, всех тех, кто кибернетику считал происками космополитов, а генетику — вместе со всякими там буги-буги, Пикассами, Хемингуями и Ремарками — сионистским заговором. И стал на Руси самым великим писателем Бубеннов вместе с Павленко и Суровым... А ведь Бунин в ту пору был еще жив... Да и Платонов улицы подметал — не в Париже, а здесь, на родине, в Москве...

— Я другое сейчас в библиотеке нарыл, Митяй, — откликнулся Костенко. — Я убедился в том, что большинство сталинских министров, кого он привел к власти в тридцатых, были родом из бедняцких крестьянских семей... Почитай некрологи — убедишься...

— Это ты к тому, что после нэпа бедняками остались лишь те, кто водку жрал и рвал на груди рубаху: «даешь всеобщее равенство?!» Тогда как справный мужик всей семьею вкалывал на земле? Ты про это?

— А про что ж еще? Именно про это... Сталин привел к власти тех, для которых главный смысл жизни: «скопи домок»... А при этом — «разори хозяйство»... И Даля они — по безграмотности своей — не читали, а ведь тот писал: «Только расход создает доход»...

— При Сталине, Митя, Даль был запрещен, это я доподлинно в своей библиотеке выяснил... Знаешь почему?

— Доподлинно — нет, но догадываться — догадываюсь.

— Ну — и?