Мистер Талбойс питал крайнее отвращение к беспорядку и наводил ужас на всех домочадцев. Окна сияли, каменные ступени блестели на солнце, ровные дорожки в саду были посыпаны свежим гравием грязновато-рыжего оттенка. Лужайку украшали главным образом темно-зеленые кусты кладбищенского вида, которые росли на ровных, геометрически правильных клумбах; на лестничной площадке по обе стороны от стеклянной двери в холл стояли две деревянные кадки с такими же стойкими вечнозелеными растениями.
«Если этот человек хоть немного похож на свой дом, – подумал Роберт, – то я не удивляюсь, что они с беднягой Джорджем разругались».
В конце аллеи, обсаженной елями, дорожка сворачивала под острым углом (в любой другой усадьбе ее непременно проложили бы в виде плавной кривой) и подходила к дому. Возница подошел к двери и позвонил в медный колокольчик. Тот недовольно рявкнул, будто оскорбленный прикосновением плебейской руки. На крыльцо вышел дворецкий: черные брюки, полосатый льняной жакет только что от прачки.
– Да, мистер Талбойс дома. Не соизволите ли передать ему вашу визитную карточку?
Роберт протянул ему карточку и остался ждать в просторном холле, вымощенном камнем и обшитом полированными дубовыми панелями. Полировка сверкала тем же нестерпимым блеском, что и все остальное внутри и снаружи особняка.
Картинами и статуями украшают вход в дом только глупцы. Мистер Харкурт Талбойс, человек слишком практичный для глупых фантазий, ограничился барометром на стене, а в углу приказал поставить стойку для зонтиков.
Вернулся дворецкий – крепкий мужчина лет сорока, бледное лицо которого начисто утратило способность выражать какие-либо чувства.
– Проходите, сэр. Мистер Талбойс вас примет несмотря на то, что вы выбрали крайне неудобное время: всему Дорсетширу известно, когда он завтракает.
Молодого адвоката суровый выговор нисколько не смутил.
– Я не из Дорсетшира. Мистер Талбойс мог бы и сам догадаться об этом, если бы применил свои способности к логическому мышлению. Вперед, мой друг.
На бесстрастном лице промелькнуло выражение нескрываемого ужаса. Открыв тяжелую дубовую дверь, слуга провел гостя в большую столовую, обставленную со строгой простотой, которая со всей очевидностью говорила о том, что данное помещение предназначено исключительно для приема пищи, а жить здесь ни в коем случае нельзя. Во главе стола – за ним могло поместиться разом восемнадцать человек – Роберт увидел мистера Харкурта Талбойса, облаченного в серый домашний халат, подпоясанный кушаком, более всего напоминавший римскую тогу. Наряд довершали жилет из толстой буйволовой кожи и туго накрахмаленный батистовый платок, подпирающий безупречный воротник рубашки. Серые глаза хозяина излучали могильный холод, а тускло-желтый жилет гармонировал с землистой бледностью лица.
Нет, Роберт не ожидал, что хозяин окажется полным подобием Джорджа, однако надеялся хоть на какие-то фамильные черты. Ничуть не бывало, ни малейшего сходства. Увидев этого человека, Роберт больше не удивлялся резкому тону письма, полученного от мистера Талбойса. Такой сухарь не мог дать другого ответа.
В огромной столовой присутствовал еще один человек, и Роберт, поприветствовав хозяина дома, слегка растерялся, не зная, как себя вести. В дальнем углу, у последнего из четырех больших окон, сидела девушка, занятая шитьем, а рядом с ней стояла плетеная корзина с ленточками и лоскутками. Молодой адвокат отметил и молодость девушки, и ее сходство с Джорджем Талбойсом. «Сестра, – подумал он. – Джордж ее очень любил. Неужели и ей безразлична его судьба?»
Девушка приподнялась в кресле и кивнула, приветствуя посетителя. Моток ниток, выскользнув из ее рук, выкатился за край турецкого ковра.
– Сядь, Клара, – раздался резкий голос Харкурта Талбойса.
Джентльмен произнес эти слова, не повернув головы.
– Сядь, Клара, – повторил он тут же. – И убери нитки.
Девушка покраснела, почувствовав в замечании отца плохо скрытый упрек, а Роберт прошел через комнату, наклонился, поднял оброненный клубок и вручил владелице. Харкурт Талбойс посмотрел на него с нескрываемым удивлением.
– Возможно, мистер… – он посмотрел на карточку, которую держал в руке, – …мистер Роберт Одли, вы наконец прекратите ползать по ковру и соизволите сообщить, что побудило вас оказать мне честь своим визитом?
Мистер Талбойс величественно поднял холеную руку, и слуга, повинуясь хозяйскому жесту, выдвинул массивное кожаное кресло. Все это было проделано с неспешной торжественностью, и Роберту вначале показалось, что сейчас последует нечто из ряда вон выходящее. Когда до него дошло, что ничего особенного не происходит, он плюхнулся в кресло.
Дворецкий направился к выходу.
– Останьтесь, Уилсон, – остановил его Харкурт Талбойс. – Возможно, мистер Одли захочет выпить чашку кофе.
Роберт ничего не ел с самого утра, но, бросив взгляд на чопорный длинный стол с серебряными чайниками и кофейниками, отклонил приглашение.
– Мистер Одли не будет пить кофе, Уилсон, – важно проговорил Харкурт Талбойс. – Можете идти.