Тайна серого кардинала, или Как я стала злодейкой

На воровском дне разбойники привыкли к оружию. При нападении на кареты воры своих жертв сначала убивали, потому что мертвых грабить легче, к тому же, мертвец тебя уже не узнает и не найдет с того света. Я так и не смогла заставить себя взять в руки кинжал, холодное лезвие пугало меня, поэтому Тайге научил меня пользоваться удавкой.

Он заставлял меня упражняться на неудачливых воришках, которые не приносили воровскому притону никакой поживы в течение нескольких дней. Поначалу у меня тряслись руки, и единственной, кто задыхался из-за удавки в моих руках, была я сама — мне было слишком страшно. Но Тайге не сдавался и кое-чему все-таки меня научил.

«Чувствуй удавку, как продолжение своих рук, — говорил он. — Она — твои пальцы. И в этих пальцах ты держишь чужую жизнь. Только тебе решать, сохранить ее или оборвать…»

— Я могу заставить ее задыхаться очень долго, Зельда. Или могу позволить ей умереть. Но если мы с тобой договоримся, я не стану ни мучить ее, ни убивать.

— Не убивай! — в страхе прошептала старуха. — Ребенок невинный, не убивай!

— Если она отправится на тот свет, то за твои грехи, Зельда, — сказала я. — А мне о них известно больше, чем ты думаешь. Дрожишь над жизнью этого ребенка? А скольких погубила и помогла отправить на тот свет ты сама?

Я кивком головы указала на Лурдис:

— Что ты с ней сделала?

— Жива! — поспешно заверила меня старуха; ее подбородок трясся от страха за девочку, чьи хрипы под моей удавкой становились чуть тише. Это было плохим знаком, и Зельда об этом догадалась: — Отпусти Мирту, умоляю!

— Ты не ответила.

— Дурман! Дурманит разум дым, очнется она скоро!

— Почему со мной все в порядке?

Лицо старухи исказилось.

— Говорящая с данахри ты. Только вас дурман не берет. Другие вы…

— Говорящая с данахри?

Я догадывалась, что это значит, но мне нужно было подтверждение.

— Нагалиси, — глухо произнесла Зельда. — Утаила, выходит, от меня, Гвеневер, кто ты такая. Знала, что не стану ей помогать, коль прознаю. Сладить с такой, как ты, мое колдовство не сможет.

— Если хочешь сохранить жизнь этому ребенку, тебе придется все мне рассказать, Зельда. — Я самую малость затянула удавку потуже на шее девочки, и она почти совсем обмякла в моих руках; звук сипения стал едва слышен.

— Расскажу! — отчаянно заверила Зельда. — Все расскажу, только Мирту отпусти!

— Смотри, — холодно предупредила я, — обманешь — тебе же хуже.

— Не обману! Клянусь, не обману!

Ослабив удавку, я отпустила девочку, и та рухнула на пол, жадно хватая ртом воздух.

Стоило Мирте немного прийти в себя, как она отшатнулась от моих ног и продолжила отползать, не отводя от меня взгляда. А я в то же время с недоверием и интересом изучала ее.

Лицо девочки почти полностью заросло серой шерстью — разглядеть под ней черты никак не выходило. Сквозь шерсть проступали только глаза — человеческие глаза. Взгляд этих глаз был устремлен на меня, и страх в них стремительно уступал место лютой ненависти. Ко мне.

Я приподняла руку, чтобы спрятать удавку под накидкой, и, словно испугавшись этого движения, девочка, вскочив на ноги, стремительно метнулась к двери.

— Ее мать сношалась с волком? — спросила я, когда дверь за ней захлопнулась.

— Ее мать была ведьмой, — с тяжелым вздохом уставшего человека ответила Зельда. — Неудачливой ведьмой. Этот ребенок — плод дурного колдовства.

— Достаточно, — сказала я. — Больше мне знать не нужно.

Я подошла к Лурдис и, присев, склонилась над ней. Убедилась, что та дышит, и встала. Посмотрела на Зельду. Старуха стояла чуть в стороне, сцепив костлявые руки, обтянутые ссохшейся старческой кожей, как перчатками. Подходить ближе она, очевидно, не собиралась.

— Повтори, как ты меня назвала.

— Говорящая с данахри, — послушно просипела ведьма.

— Никогда раньше не слышала, чтобы так называли нагалиси.

Зельда кивнула.

— Мало кто слышал, — подтвердила она. — Я из народа уланьи, нас почти не осталось. Людей моего народа разбросало по всей Гатарии, мы как те опавшие листья старого дерева, которое больше никогда не позеленеет. На языке уланьи «данахри» означает «застывшая кровь древних».

Я помолчала, раздумывая над ее словами.

— Выходит, ты считаешь, что живые камни Ансаллы это кровь древних?

— Так считал мой народ, — ровно ответила Зельда.

— Твой народ ошибался. Я слышала голос живых камней, я видела, как они поглотили… — Мне пришлось одернуть себя, пока воспоминания, которые я так старалась загнать поглубже, не поднялись вновь на поверхность, причиняя невыносимую боль. Прошептала: — Не стоит… — И уже в полный голос добавила: — Живые камни неизменны. Спят они глубоким сном или пробуждаются и приходят в движение — это камень, который никогда не был жидким как кровь.

— Как скажешь, — легко согласилась Зельда. — Ведь это ты говорящая с данахри, не я.

Заметив, как осторожно ее цепкий опытный взгляд следит за мной, я подумала и спросила:

— Ты ведь знаешь не только, кто я, но и кем я не являюсь, правда?

Желтоволосая старуха кивнула: