Начиная со времени правления Константина, христианство неуклонно сохраняет свое влияние; самой ранней демонстрацией его силы стало начало гонений, когда христианство забыло о своих собственных возвышенных протестах против преследований и о широкой и благородной поддержке терпимости, к которой побуждало других в дни собственных страданий. Мы читаем, как Оптат призывал к массовым убийствам донатистов, утверждавших, что именно их церковь является истинной, и как Константин угрожал сожжением на костре любому еврею, оскорбившему христианина, и любому христианину, ставшему евреем. Мы видим, как они уничтожали церкви ариан и донатистов, изгоняли их священников и запрещали под страхом смерти распространять их учения.
После этого власть христианства претерпела лишь одно небольшое ограничение – при правлении Юлиана Отступника, который вновь открыл языческие храмы и восстановил культ прежних богов; однако христианство снова возродилось, окончательно упрочив свои позиции при Феодосии в 380 году.
С этого времени языческие храмы не только закрывают, но и ровняют с землей, статуи разбивают и выбрасывают, а поклонение им, и даже частные жертвоприношения, запрещены под страхом смерти. У Либания можно найти кое-что о безысходности, распространившейся среди крестьян-язычников. Проживая вдали от крупных центров, где разъяснялись и толковались новые учения, они оказались лишенными прежних богов, ничего не зная о новых. Их положение было гораздо более плачевным, чем у ариев, манихейцев, донатистов и всех прочих сект, против которых принимались такие же законы.
Именно теперь, в ранние века, мы впервые встречаем звание «инквизитора веры» в первом законе[145]
, который ввел смерть в качестве наказания за ересь. Именно теперь Блаженный Августин – величайший гений церкви – осуждает свободу вероисповедания, задавая вопрос «Quid est enim pejor, mors animæ quam libertas erroris?[146]»[147] и категорически требуя смерти еретиков на том основании, что это милосердная мера, поскольку она в итоге спасет остальных от осуждения на вечные муки, которые ждут их в результате заблуждений. Точно так же он приветствовал смертные приговоры для всех, кто исповедовал политеизм, всего несколькими поколениями ранее являвшийся официальной религией Римской империи.Именно Августин (о котором справедливо говорили, что «ни один человек со времен апостолов не привнес в церковь больше собственного духа, чем он») в своем чудовищном рвении и при помощи сокрушительных доводов, вдохновленных его выдающимся умом, изложил принципы, которые стали основой преследований и цитировались в оправдание гонений на протяжении почти 1500 лет после его смерти. «Он был, – говорит Лекки, – самым стойким и вдохновенным защитником всех тех доктрин, которые возникают из привычек ума, приводящих к преследованиям»[148]
.Пока что, сколько бы гонений ни инициировала церковь, их исполнение находилось целиком и полностью в руках гражданской власти, и именно к этой отстраненности призывал священников святой Августин. Однако уже к концу IV столетия мы видим, что священники напрямую задействованы в казнях еретиков.
Присциллиан, испанский богослов, руководствовался словами святого Павла «Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас?»[149]
, чтобы попытаться при помощи целомудрия устроить себе достойную жизнь. Основываясь на этом тексте, он проповедовал строжайший аскетизм и запрещал священникам вступать в брак. В то время это не являлось обязательным условием[150], и, объявив об этом как о законе Христа, он навлек на себя обвинения в ереси. Его обвинили в использовании магии и распутстве, отлучили от церкви в 380 году и сожгли заживо вместе с несколькими его последователями по приказу двух христианских епископов. Присциллиана считают первым мучеником, сожженным испанской инквизицией[151].Следует добавить, что эта казнь вызвала глубочайшее негодование со стороны священников по отношению к тем епископам, которые были за нее ответственны, а святой Мартин Турский резко ее осудил. Однако негодование было вызвано не тем, что человек лишился жизни из-за еретических взглядов, а тем, что инициаторами этой казни стали священники. Ведь частью чистого учения ранней церкви было то, что ни при каких обстоятельствах – будь то в роли судьи, солдата или палача – христианин не должен становиться орудием смерти своего ближнего; отчасти именно благодаря тому, что христиане твердо придерживались этого принципа, они и привлекли к себе внимание и вызвали недовольство римского правительства, как описано выше. После возвышения церкви не было периодов, в которые это учение соблюдалось бы с какой бы то ни было строгостью, однако возможность пренебрегать им имела пределы, и теперь все сочли, что эти пределы нарушены прелатами, ответственными за смерть присциллиан.
Мы подробно описываем здесь этот случай, явно тривиальный на сегодняшний день, из-за важной и необычной роли, которую ему было суждено сыграть в действиях инквизиции.