Чтобы понять это, необходимо всего лишь обратить внимание на указы, изданные для защиты евреев Гонорием III, решения Климента VI, который грозил притеснителям евреев отлучением от церкви, и действия папы и архиепископа в случае с подстрекательскими проповедями Эрнандо Мартинеса. Достаточно задуматься о том, что, когда евреев изгнали из Испании (вскоре мы об этом поговорим), они нашли прибежище в самом Риме, где их добросердечно принял папа Александр VI (Родриго Борджиа) – это само по себе является одним из самых странных парадоксов в церковной истории. А если и этого недостаточно, то давайте на минуту задумаемся о неприкосновенности и относительно мирной жизни, которой наслаждались евреи, жившие в самом Риме, в своем районе Трастевере. Они были признанной частью римского общества. Во время процессии по случаю своей интронизации каждый папа останавливался на Кампо-деи-Фьори и принимал группу евреев во главе с их раввином, которые подходили, чтобы засвидетельствовать свое почтение понтифику – точно так же, как их предки свидетельствовали почтение императору. Раввин протягивал викарию Христа завернутые в ткань свитки Торы; папа брал их в руки, показывая, что он уважает содержащиеся в них законы, а затем клал позади себя – это означало, что теперь эти законы остаются в прошлом. Раввин получал священные писания обратно из-за спины понтифика и удалялся вместе со своей свитой, обычно сопровождаемый насмешками, оскорблениями и поношениями от римской черни[200]
.Становится понятно, что преследование евреев не было побудительным мотивом для учреждения инквизиции в Испании. Инквизицию не заботили евреи, если ограничить этот термин исключительно его религиозным смыслом, обозначающим людей, соблюдающих закон Моисея. Заботой инквизиции было исключительно отступничество тех, кто хоть и принадлежал к еврейскому народу, но стал христианином после обращения. Тайное соблюдение еврейских обрядов, то есть возвращение этих новообращенных христиан к религии своих отцов (от которой они отказались из материальных соображений), подпадало под юрисдикцию инквизиции, и такие люди становились возможным объектом преследования в качестве еретиков – преследования, которому они никогда бы не подверглись, если бы оставались в своей изначальной вере.
Невозможно отрицать, что многие из тех, кто крестился против воли, в качестве единственного средства спасти свою жизнь от обрушившейся на них яростной толпы христиан, в душе оставались евреями, продолжали тайно соблюдать еврейские обряды и изо всех сил старались вернуть своих отрекшихся собратьев в лоно иудейской веры. Другие же после крещения намеревались соблюдать те обязательства, которые они на себя взяли, и честно придерживаться христианства, однако многие древние иудейские ритуалы были для них очень привычны: выученное, почти врожденное отвращение к определенным видам мяса, соблюдение определенных праздничных дней, а также некоторые мелкие домашние традиции, которые являются частью еврейского свода правил, – все это укоренилось в них слишком глубоко, чтобы быть вырванным без остатка с первой же попытки. На привыкание к христианским обычаям требовалось время; в некоторых семьях потребовалось бы два или три поколения, чтобы эти обычаи в полной мере усвоились, а старые окончательно забылись. Если бы те, кто убеждал монархов учредить в Кастилии инквизицию, да и сами монархи понимали это и проявляли бы в этом вопросе необходимое и разумное терпение, Испания была бы избавлена от тех ужасов, которые укоренились в ее почве и высасывали из ее детей силы и интеллектуальную энергию; в ее случае упадок наступил быстро и почти сразу после величайшего взлета. Какой бы отвратительной ни была память об инквизиции в мире, самой ужасной она должна быть для Испании, поскольку причиненное инквизицией зло рикошетом ударило по самой стране.