Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве

Вспышка насилия была столь масштабной и неистовой, что власти оказались не в силах ее подавить, а там, где они пытались это сделать хоть сколько-нибудь решительно, сталкивались с яростью населения. Бойня прекратилась, лишь когда христиане пресытились убийствами, умертвив около 50 000 евреев.

В церкви хлынули евреи, требуя крещения, так как они поняли, что через его воды для них лежит путь не только к духовной, но и к мирской жизни; в большинстве случаев, доведенные до крайней степени ужаса, они больше заботились о второй, чем о первой. По оценкам Льоренте, число крещенных превысило миллион; к нему прибавилось значительное количество обращений в христианство, совершенных святым Викентием Ферером, который явился с этой миссией в начале XV века и своим красноречием, а также (как рассказывали) творимыми им чудесами убедил тысячи евреев прийти в лоно христианства.

Ярость толпы улеглась, постепенно установился мир, и понемногу те евреи, которые остались верны своей религии и при этом выжили, стали выходить из своих укрытий, собираться вместе и с поразительным, непобедимым терпением и упрямством своего народа вновь отстраивать разрушенное здание веры.

Но если меч гонений и лежал в ножнах, то дух, который его направлял, все еще бродил на свободе, и евреям пришлось испытать на себе новые репрессивные меры. В соответствии с принятыми в 1412–1413 годах указами они утратили большую часть тех немногих привилегий, которые оставил им покойный король. Согласно этим указам, теперь ни один еврей не мог занимать должность судьи даже в еврейском суде; не могли евреи выступать и в качестве свидетелей. Все синагоги следовало закрыть или превратить в христианские храмы, за исключением одной синагоги на город, отводившейся для евреев. Им запрещалось заниматься медициной, хирургией и химией – теми профессиями, в которых они специализировались, принося такую пользу местным сообществам. Им больше не позволялось занимать должности сборщиков налогов, а вся торговля с христианами была запрещена. Они не должны были продавать товары христианам или покупать у них, принимать вместе с ними пищу, пользоваться общими банями, отправлять детей в одни и те же школы. Вокруг всех гетто приказали выстроить стены, чтобы отделить их от остальной части города, и запретили евреям покидать эту территорию. Сексуальные контакты между евреями и христианскими женщинами запрещались под страхом сожжения на костре, даже если женщина была проституткой. Евреям запретили бриться, вынудив их отращивать бороды и волосы; вдобавок к этому они должны были носить в качестве отличительного знака кружок красной ткани на рукаве кафтана. Помимо этого, их обязали ежегодно выслушивать три проповеди от христианского священника, чьей целью было поливать их бранью и оскорблениями, поносить их проклятый народ и вероучение, уверять их в неотвратимости вечных мук, которые их ожидают, и превозносить блага католической религии (дабы во всей полноте оценить иронию происходившего, напомним, что религия эта основана на вере, надежде и милосердии)[198].

Когда в 1388 году король Хуан I учредил Juderias, в то же время ограничив привилегии, которыми прежде пользовались евреи (по крайней мере, за плату), многие из них решили, что наложенные на них ограничения совершенно нестерпимы, отказались от веры отцов и приняли христианство. Те, кто с почтением относился к мирским занятиям, стремились креститься; и, хотя многие после этого окончательно рвали со своим прошлым (и часто, как это бывает с новообращенными, начинали фанатично соблюдать принятую веру), множество других евреев, внешне подчиняясь обязанностям, налагаемым христианской религией, продолжали втайне соблюдать закон Моисеев и еврейские обряды. Подобным же образом новые указы, ограничивавшие их свободу, привели к еще более многочисленным обращениям в христианство.

Испанцы называли таких людей новыми христианами. Соплеменники, оставшиеся верными своей религии, называли обращенных евреев марранами – это презрительное прозвище происходит от арамейского маран-афа («Господь идет»), но христиане считали, что оно означает «проклятый». Вскоре это слово стало общеупотребительным.