Тайны инквизиции. Средневековые процессы о ведьмах и колдовстве

Именно во время первого визита Изабеллы в Севилью (той самой карательной поездки, о которой мы уже упоминали) ей впервые предложили учредить святую палату в Испании. Король в тот момент находился в Эстремадуре, где занимался укреплением границ с Португалией. Предложение исходило от Алонсо де Охеды, приора доминиканского ордена в Севилье – человека, имевшего отличную репутацию и считавшегося праведником (Парамо называет его «vir pius ac sanctus»[201]). Увидев, с каким пылом Изабелла стремится пресечь беззаконие и восстановить порядок в стране, Охеда уведомил ее о распространении отвратительного движения по возвращению к иудаизму. Он делал упор на лицемерие, лежавшее в основе обращения многих евреев в христианство. Он указывал (с некоторой долей справедливости) на то, что эти люди подвергли осмеянию святую церковь, осквернили ее таинства и совершили самое отвратительное святотатство, притворившись, будто принимают христианскую веру. Он убеждал королеву, что подобные действия должны быть наказаны и что нужно пресечь хаос, который подобные отступники вносят в общество более верных новообращенных, заходя так далеко, что пытаются обратить в иудаизм изначальных христиан. Именно для осуществления этого необходимого очищения он и просил королеву учредить инквизицию

[202].

Его доводы были благовидными и даже справедливыми и, должно быть, произвели впечатление на благочестивую королеву. Однако ее благочестие, при всей его силе, не заставило ее решиться на действия, предлагаемые советником. Ее великолепный ум был необыкновенно уравновешенным. Она понимала, что возник вопрос, который требуется решить; но также она понимала, что стоящим перед ней монахом движет фанатизм, и осознавала, что этот фанатизм непременно преувеличивает размеры бедствия. Кроме того, она знала, что новообращенные были объектом чрезвычайной недоброжелательности. Своим обращением в христианство они, возможно, и изменили религиозную враждебность кастильцев, но более глубокая расовая неприязнь никуда не делась. Она не только сохранилась, но и усугубилась благодаря той зависти, которую вызывали новые христиане: свойственные представителям их народа энергичность и ум, как и прежде, служили им же на погибель. Не было высоких постов, которые не занимали бы новообращенные евреи; не было таких должностей, на которых они не превосходили бы числом исконных христиан – чистокровных кастильцев.

Все это было известно Изабелле; она и сама была окружена обращенными и потомками обращенных. Несколько ее советников, три секретаря (одним из них был летописец Пульгар, чьи записи об этой ситуации мы цитировали) и ее казначей – все были новообращенными евреями[203]. Изабелла близко знала и высоко ценила этих людей. Она судила о новообращенных главным образом по тем, кто был в ее непосредственном окружении, и, естественно, была склонна скептически относиться к обвинениям Охеды в их адрес. Она понимала, что служит источником этих обвинений, и, должно быть, принимала в расчет неискоренимую неприязнь, которую народ испытывал к евреям, и силу предрассудков, которые, как мы уже говорили, распространились на новообращенных до такой степени, что их продолжали называть Judios

[204], несмотря на принятое ими христианство, так что в летописях того времени часто бывает трудно понять, о ком именно пишет автор.

Мы уже говорили, что расовая враждебность сохранялась, несмотря на обращение евреев в христианскую веру. Отношение к ним христиан не изменилось за сто лет, которые прошли с тех пор, как по наущению архидиакона Эсихи толпа восстала и учинила массовые убийства. Евреи всегда оставались потомками тех, кто распял Христа. Следы этого чувства и по сей день ощущаются на полуострове. В Португалии в лексиконе низших слоев общества, и даже достаточно образованных людей, нет слова «жестокий»; его функции полностью узурпировало слово «еврей»: когда к человеку или животному обращаются с призывом не быть жестоким, единственная фраза, которая это выражает, – «Не будь евреем!» (Não seja judeu!)

Представление о том, каковы были народные чувства в то время, лучше всего передает перевод отрывка из книги Бернальдеса, который касается еврейских обычаев и традиций. Бернальдес был священником, а следовательно, в определенной степени образованным человеком, как в целом свидетельствует его история; однако столь смехотворно глупый и отвратительно злобный отрывок мог возникнуть лишь в голове человека, в котором фанатизм уничтожил всякое чувство меры. Историческая ценность этого отрывка заключается единственно в том печальном факте, что его можно считать верным отражением предрассудков, существовавших во времена правления Изабеллы. Вот этот отрывок: